Как подобрать тени под цвет глаз? Полезные советы от нашего визажиста

Как подобрать тени под цвет глаз? 

История появления теней

Тенями пользовались еще много лет назад. В Древнем Египте законодательницей моды на макияж была царица Клеопатра. В качестве теней египтянки использовали мелкую крошку таких камней как малахит и лазурит. Дамы из высшего общества могли позволить себе использовать в качестве теней и помады более дорогие камни. Римские красавицы так же не ограничивали себя, и подчеркивали свою природную красоту декоративной косметикой, тени были неотъемлемой частью ежедневного макияжа. Самыми распространенными цветами теней у Римлянок были голубой и зеленый, а также особой популярностью у них пользовался желтый цвет теней, делали они его с помощью растения, которое называется шафран. Помимо цветных минералов, в качестве косметических средств, также использовали высушенные цветы некоторых растений. 

Во времена Средневековья девушкам не гоже было ухаживать за собой, ведь это считалось не богоугодным, а если даму видели с заметным макияжем ей грозил костер. В эпоху Возрождения женщины снова могли краситься, но в то время тени не пользовались какой-то особой популярностью, акцент больше делали на губы.

После долгого времени, когда тенями никто не пользовался, в XX столетии тени вернулись в косметички модниц. Макияж в это время заиграл совершенно новыми красками, все это произошло благодаря появившемуся в то время кинематографу. Красивые актрисы с густо накрашенными глазами и шикарными ресницами, были вдохновением для многих дам.

Именно благодаря этим событиям тени стали очень популярны, можно сказать что именно XX столетие стало началом широкого использование теней для глаз. Сейчас без теней не обходится ни один макияж будь то деловая встреча, свидание или вечерний выход. Очень важно правильно выбрать оттенок теней не только в зависимости от ситуации, но и подобрать оттенок который будет гармонировать с вашей внешностью и вашим цветом глаз. 

Как выбрать тени под цвет глаз

Карие глаза

Бытует мнение что кареглазым девушкам идет очень много оттенков теней, в какой-то степени — это так, но это абсолютно не значит, что вам можно бездумно наносить на глаза все подряд. Вам хорошо подойдут темные оттенки коричневого, песочного, зеленого, а также сливовый. С такими темными оттенками хорошо будут смотреться серый и белый. Так же стоит обратить внимание на оттенки лавандового, бирюзового, бежевого, синего и розового.

Обратите внимание на тени для век простые Jane Iredale Purepressed® Eye Shadow Forest. Данный оттенок сделает карий цвет глаз еще более выразительным и ярким. 

Голубые глаза

Для того чтобы подчеркнуть цвет глаз девушкам с голубыми глазами, можно использовать серебристые оттенки, серо-бежевые, а так же серо-голубые тона помогут выделить глаза.  Если же вам хочется добавить взгляду глубины тогда можно использовать темные оттенки такие как бронзовый, золотой, коричневый, персиковый и сиреневый. Для эксперимента можно даже попробовать оранжевые тени, они тоже хорошо подчёркивают цвет глаз, только такой смелый оттенок не каждый сможет применить для ежедневного макияжа.

Для голубых глаз можно использовать тени для век простые Jane Iredale Purepressed® Eye Shadow Peach. Данный оттенок очень хорошо пигментирован с шиммером в составе, для вечернего выхода в свет самое то.

Зеленые глаза

Начнем с того что девушкам из зеленым цветом глаз смело можно выбирать все оттенки серого, так же очень хорошо будут смотреться темно-синий оттенок, медный и фиолетовый. Чтобы выделить глаза и сделать их цвет еще более ярким можно воспользоваться персиковым, золотистым, темно-лиловым, темно-серым или черным. Оттенок, который точно нельзя использовать красавицам с зелеными глазами это ярко зеленый. 

Обратите внимание на тени для век простые Jane Iredale Purepressed® Eye Shadow Dusk. Очень благородный серый оттенок подчеркнет цвет глаз и добавит образу таинственности.

Серые глаза

Многие визажисты считают именно серый самым удачным оттенком глаз, поскольку он более нейтральный нежели карий или голубой. Девушкам с серыми глазами идут тени следующих оттенков: серо-голубой, серо-бежевый, а также можно смело использовать серые оттенки теней, самое главное, чтобы цвет был на пару оттенков темнее чем ваш цвет глаз. Очень светлых оттенков в тенях следует избегать, так же, как и теней, которые совпадают с вашим цветом глаз.

Хорошо будут смотреться тени для век простые Jane Iredale Purepressed® Eye Shadow Crushed Ice.

10 полезных лайфхаков с тенями

1. Кремовые тени лучше всего наносить пальчиком. В таком случае продукт очень хорошо тушуется и распределяется по веку, и совсем не скатывается. 

2. Для того чтобы пигмент смотрелся более ярким обязательно используйте подложку под тени. 

3. Если ваши любимые кремовые тени засохли, не спешите с ними прощаться. Их можно спасти с помощью обычного бальзама для губ. Для этого необходимо сразу окунуть палец в бальзам, а затем набрать тени, бальзам смягчает тени, делает их кремовыми и мягкими.

4. Чтобы равномерно растушевать тени, и чтобы они не осыпались, вам необходимо работать, не отрывая кисть от века.

5. Чтобы не испортить себе уже готовый макияж тенями, которые предательски осыпаются начните с глаз. Сделайте макияж глаз затем с помощью мицелярной воды и ватного диска уберите все лишнее, и только после этого можно переходить к тону. 

6. Если вы хотите свои сухие тени превратить на кремовые тогда используйте для этого влажную кисть. 

7. Делая макияж не всегда все идет гладко, можно неправильно растушевать тени, или же далеко зайти темным оттенком. Чтобы это исправить не обязательно стирать веко и начинать заново. Достаточно будет ватной палочки с тональным средством, с помощью такого приема можно подтереть все несовершенства. 

8. Макияж получился слишком темным? Можно воспользоваться светлым оттенком и нанести его на черный, такой прием сделает макияж более светлым, но на выходе вы получите немного другие оттенки теней, чем было запланировано. 

9. Чтобы тени с шиммером хорошо смотрелись на глазах, и блеск не осыпался, их лучше всего наносить пальчиком вбивающими движениями. 

10. Макияж матовыми оттенками не совсем вас устраивает, а глаза кажутся какими-то «плоскими», сделайте акцент тенями с шиммером. Блеск сделает глаза более выразительными и обьемными. 

Тени под мостами — Журнальный зал

Просто короткие и очень короткие рассказы, которым, похоже, полномерными

уже никогда и не стать

Эх, Осип Эмильевич…

В те давние времена на каком-то участке — про отрезок от Яузских до Чистопрудного я помню точно — “А” и “Б” шли по одному маршруту, и мы с приятелем каждый раз, когда трамвай еще не подошел, забивались, какой появится первым, чтобы назвавший именно его и выигравший именно на нем и поехал, дабы первым добраться до “Колизея” и ждать там второго, обреченного ехать позади — по рельсам не обгонишь — на ошибочно выбранной букве. Он всегда выбирал “А” и на нем и ехал. И умер первым, то есть скорее. И во мне навсегда остался вопрос: а что было бы, если бы “Аннушку” называл я и, соответственно, ездил бы на ней тоже я — умер ли бы я первым? То есть была ли смерть внутри каждого из нас сама по себе или же закладывалась трамвайной буквой, независимо от того, кто на этой букве оказался? И так это для всех или только для нас с ним? Как там с остальными пассажирами, которые тоже могли ехать и на “А”, и на “Б”? Конечно, абсолютное большинство из них садились то в тот, то в этот, так что роковые свойства “Аннушки” статистически компенсировались благоприятным прогнозом “Бэшки”. Но вот если были такие, что из суеверия или еще по каким персональным своим мотивам предпочитали один другому и даже готовы были пропустить нелюбимую букву, чтобы прокатить свои пять остановок на той, что была по душе, то как бы выглядела статистика в их случае? Уходили ли из жизни упорные пассажиры “А” скорее, чем столь же упорные ездоки “Б”? Да или нет? Волнуюсь, спрашиваю, кричу… Нет ответа… Вот до чего поэзия доводит…

МАРТ

Захватанная мартом мостовая…

Борис Пастернак

…Он шел по Невскому и бормотал стихи.

Зима кончалась. На мостовых, там, где еще совсем недавно лежал толстый слой слегка желтоватого городского снега — его выпадало так много, что стрекотавшие всю ночь зимние снегоуборочные жуки никак не могли добраться до черного летнего асфальта мостовой и оставляли суете следующего дня только слегка уезженный и несколько побелевший пласт, — теперь была натянута начинающая трещать по всем местам разом грязновато-розовая тоненькая пленка, исчерченная бесконечными узорами протекторов. И впрямь казалось, что кто-то огромный, оттирая замазанные в неведомой работе пальцы, провел ими от Московского вокзала до Дворцовой, оставляя на истонченном снегу следы широких папиллярных линий; а в тех местах, где его пальцы прижимались к снегу особенно сильно, они и вовсе напрочь сожгли его, и теперь эти места резали глаз круглыми чугунными крышками люков, вокруг которых слегка подрагивали раскачиваемые проносящимися машинами и еще готовые обратиться по первому требованию в лед узкие лужицы. Мимо, мгновенно рассыпаясь в висячей предвечерней мути, пролетали неразборчивые силуэты троллейбусов, из которых сквозь продышанные на стеклах маленькие бойницы пытались узнать убегающие по обеим сторонам улицы места замкнутые в дымчатой наледи пассажиры.

Он шел годами протоптанным в голове путем с Невского направо, потом вдоль облупившихся за последние дни — вот она, физика: днем вода, а ночью лед, как тут краске удержаться? — намалеванных прямо на глухой стене реклам каких-то никому неведомых новых фильмов, потом за железную решетку забора между надежно укрытыми во дворах матерыми сугробами еще и не помышлявшего о марте белого февральского снега, оставляя за правым плечом здание переделанного из старой лютеранской церкви бассейна, дверь которого то и дело открывалась, выпуская во внешний мир безошибочно узнаваемые запахи тяжко хлорированной воды и кисловатых раздевалок, потом через проходную подворотню, испытывающую способность проходящих балансировать на набросанных под ноги ледовых окатышах, и сразу направо, на Желябова, мимо тира, из-за прикрытой железной двери которого раздавались отчетливые, чуть глуховатые звуки выстрелов и жестяные шумы от падения бесконечно оживающих на бегущей дорожке двухмерных медведей, кабанов и оленей, мимо погруженного в полуподвальный сумрак продуктового, мимо кипящего на противоположной стороне улицы нескончаемого разноцветного варева пестрых гостей ДЛТ и, наконец, к тяжелой и обстоятельной двери своего подъезда под нависающим над самой головой цементным балконом с причудливо выгнутой наружу металлической оградой, на котором на его памяти никто никогда не появлялся ни в январе, ни в марте, ни в июле.

Перед самым подъездом он остановился и, развернувшись в сторону людного конца (или начала?) улицы, замер, с тоскливым раздражением перебирая про себя покалывающие подробности отбушевавшей полчаса назад очередной ссоры с другом. Они знали друг друга уже чуть не двадцать лет, с трехлетнего, наверное, возраста, когда послевоенные мамы приводили их, закутанных в бесконечные капоры и шарфы — именно это, да еще тугие валенки, сильнее всего врезалось ему в память — в маленький детский сад, объявившийся как раз на полдороге между их домами, и все эти годы не могли друг без друга прожить и дня, так что потрясенным такой диоскуровой дружбой родителям пришлось не только познакомиться, но даже и снимать на лето дачное жилье по соседству друг с другом в свежеотвоеванном у финнов уголке за Териоками. Но самое удивительное, что за все эти годы они и двух часов не могли пробыть вместе, не разругавшись в прах, в дым, в золу невидимую по причине полной своей непохожести, заставлявшей их каждый пустяк видеть и воспринимать совершенно по-разному. Вот и сейчас он даже не мог толком вспомнить, что было началом, толчком, отправной точкой вспышки, взрыва, взаимных обвинений в душевной чертвости и в умственной тупости, попреков тем, что было вчера, и позавчера, и позапозавчера, и, как водится, пожеланий не видеть друг друга до скончания дней своих. Книжек, что ли, перечитали? В нем корчились, толкая друг дружку, сонмы неколебимых в своей логичности и обоснованности аргументов, которые так и не смогли просверлить даже крошечной дырочки в серой бетонной стене непонимания, нет, даже просто нежелания или невозможности понять его, словно бы язык одного звучал мертвым и непостижимым рокотом для другого.

В глазах его, бездумно описывающих широкий полукруг от еле проступавших в мглистом воздухе пробуждавшихся огней вечернего Невского до неразличимых текстов красно-синих афиш у входа в подворотню, ведущую к капелле, вдруг мелькнуло несколько цветных пятен, отвлекших его внимание от горьких переливаний из пустого в порожнее и при ближайшем рассмотрении оказавшихся нечастыми по тому времени спортивными куртками ребят, группа которых медленно перемещалась по бульвару в центре улицы. Значит, действительно вот-вот весна, и конец снегу и холодам, пронзительность которых еще неделю назад нипочем бы не допустила появления на улицах города столь легкомысленных нарядов. А так — еще неделя, другая, третья, и мягкое тепло апреля — пусть порой и врезаются в него холодные ветры, туманы, а то и снега еще не совсем исчезнувшего с горизонта марта — протрет захватанные мостовые до яркой черноты, пересыхающими прямо на глазах ручейками выгонит из дворов припозднившиеся сугробы, переплавит в грязноватую водицу, приправленную окурками и бумажками от мороженого, ледяные глыбины из темных подворотен, очистит до полной видимости окна переполненных автобусов и троллейбусов, пассажирам которых уже не надо будет с тоскливой неуверенностью вглядываться в непрозрачные стекла, чтобы не проскочить ненароком заветного утоптанного пятачка подле столба с правильной табличкой, и выпустит на готовые зазеленеть до неправдоподобности прозрачной зеленью улицы бог весть где зимовавшие стайки девушек в развевающихся платьях с рукавами-фонариками.

Неужели же их споры, их ссоры и примирения в последнее время крутились неразумеемым ими самими образом — в конце концов, Земля вращалась вокруг Солнца задолго до того, как умный Коперник рискнул объявить это городу и миру, — вокруг этих самых рукавов-фонариков, которые иногда преследовали его даже по ночам, в те минуты, когда собственная рука на груди кажется тяжелее камня, хотя

ему — и, он был в этом уверен, его другу тоже — стало очевидным уже давно, что пятнадцать лет детской дружбы, по очереди носимых портфелей, компанейских провожаний до улицы Бродского, когда они еще не знали даже, кто это такой, и полагали его неким революционером в виде бородатого мужика в зипуне наподобие Ивана Сусанина, совместных заходов в редкие тогда обиталища разноцветных шариков мороженого на Невском и в окрестностях, и даже попозже прогулки под белым июньским небом или под августовскими звездами с чтением стихов и рассуждениями о возвышенном, все равно не дадут ни одному из них права на то, чего, по-видимому, естественным образом добьется высокий морской лейтенант, с которым они уже несколько раз встречали ее на улицах. И когда он внезапно понял это, то радостная и, можно даже сказать, мужественная печаль без остатка вытеснила из его сердца огорчительную злобу бессмысленной обиды — так и должно было быть! У них обоих не было никаких шансов с самого начала — ровесницы всегда старше, — и ни один из них не должен искать повода наброситься на другого в мучительно невыговариваемом подозрении, что кому-то из них досталось больше внимания от той, которой и в голову не могло прийти (а если и приходило, то разве со смехом), что они на это внимание всерьез рассчитывают.

Он облегченно повернулся на пятках и потянул на себя мощный прямоугольник из дуба, стекла и бронзы, чтобы, поднимаясь по просторной каменной лестнице с такими торжественно-широкими маршами, что было даже как-то неудобно беспокоить ее проскальзыванием одной-единственной персоны, представить себе, как их немного сварливая дружба — им обоим всегда приходили в голову одни и те же умозаключения, хотя они продвигались к ним совершенно непохожими путями, и вряд ли стоит всерьез спорить по таким пустякам, как выбор направления кругосветного путешествия: даже разругавшись в пух из-за Запада и Востока и направившись каждый своим путем, они неминуемо встретятся там, на противоположной стороне шарика, в срединной точке пути каждого — восстановится во всей своей шумной полноте с такой же неизбежностью, как на смену грязным мостовым марта приходят черные и сухие апрельские мостовые.

И, может быть, даже завтра, элегически беседуя, они будут с веселой сокрушенностью бродить вблизи улицы Бродского, описывая бесконечные круги вокруг бронзового Пушкина, который за всю зиму так и не собрался швырнуть зажатый в правой руке снежок в бесконечное мельтешение прохожих вдали. А теперь и не бросит до следующей зимы, потому что снежок этот успел водой протечь между металлическими пальцами веселого поэта…

…Боже мой, как же я счастлив был тридцать лет тому назад, тогда, когда покрытая сырым и грязным снегом мартовская мостовая до теснения в груди печалила и томила, а сухая и солнечная апрельская возвращала задор и веселие. И я шел по Невскому и бормотал стихи…

КОЛЛЕГА

Выигрывал все возможные в Союзе школьные конкурсы по химии, с первой же попытки буквально впорхнул в исключительно престижный по тем временам химфак МГУ, потрясал профессуру знанием органики и гениально ситезировал что угодно из чего угодно, окончил с красным дипломом, распределился в академический институт, защитился с блеском за неполных три года, целился на старшего научного, почти уже получил, но разругался по пустяку в смерть с безосновательно возомнившим о себе и на редкость злопамятным начальником, был из института выжит даже с должности мэнээса, зацепился в отраслевом ящике почти и не по специальности, стал периодически попивать для оттягу, потом втянулся всерьез, потом как раз из-за этого опять вышибли, и, казалось, так и сойдет с круга, но каким-то чудом через старых знакомых оказался и прочно осел в некой загадочной полуспортивной-полугебешной закрытой лаборатории, где неистово и успешно варил неопределяемые даже лучшими спецами Международного олимпийского комитета допинги для спортсменок женской сборной по академической гребле, получая закрытую Госпремию за каждую выигранную на этих допингах и оставшуюся неразоблаченной золотую медаль чемпионата мира или олимипиады, да при этом еще и трахал без передышки всех этих греблядей не поймешь даже почему — то ли в соответствии с рекомендациями тренерского совета, чтобы, не надеясь только на химию, приподнять в них уровень работящего мужского гормона перед ответственными стартами, то ли из патологической любви к самому процессу, поскольку — по его же собственным словам — в эстетическом плане интерес представляла разве что одна из восьмерки или двух четверок с рулевыми в придачу… В общем, жил полной жизнью…

ВОДА

Я люблю смотреть на воду. Нет, я знаю, конечно, что все любят, но я-то ведь не про всех, а про себя. Хотя какая уж в Москве вода, особенно в центре — Москва-река, и все. Но я, похоже, и выразился неточно — я не просто на воду, а как раз на Москву-реку смотреть люблю, и место есть — как из Китайского проезда выйдешь, так прямо через забитую машинами набережную к реке, а там обопрись о шершавый камень, стой и смотри. Можно, конечно, удивляться — чего это там за место: напротив — ТЭЦ какая-то дымит в четыре трубы, ни тебе пейзажа, ни архитектуры, куда лучше где-нибудь напротив Кремля или в Серебряном бору, но это уж кому что. Тут место мое… Сколько здесь всего было — чуть голову куда повернешь, чего только не вспомнишь. Мосты, причал для речного трамвайчика…

Любили мы тогда на нем кататься — хоть и давно это было, а все равно помню и кабину нижнюю, и диванчики кожаные, коричневые в трещинку, и воду серую у самых глаз, и темноту под мостами — под Краснохолмским до ее руки дотронешься, под Большим Каменным осторожно плеча коснешься, а под Крымским повернет голову — глаза близко и губы — чуть дотянулся и снова свет, и уже к Парку подъезжаем — народ, гуляем, дурачимся, все свои, хорошо, только вот она почему-то впереди и не со мной — а что же тогда под мостом было?.. И сейчас понять не могу. Так оно и осталось потом — мне тень под мостами, ему — все остальное. Смешно — сколько лет прошло, а вот попробовал раз прокатиться на трамвайчике на этом один — недавно совсем, — так возле “Ударника” и вылез: в тени под Большим Каменным затосковал, а тут еще с “Красного Октября” карамелью потянуло — нет, не смог дальше, и все тут. Ведь и тогда сладко пахло невидимыми конфетами от ее шеи и волос, в которые я на мгновение опустил свое лицо, пока кораблик, куда мне так и не удалось вернуться, безразлично, но слишком быстро для меня пересекал темную и прохладную полосу воды под широким сводом, так удачно возведенным прямо над тем самым местом тремя архитекторами — не помню, и инженером Калмыковым.

Нет, удивительно все-таки, неужели для воды двадцать лет — пустяк, и в мелкой ряби, разбивающей на неслагаемые кусочки отражения мостов, домов, лиц и облаков, все еще живут, не меняясь во времени, ее губы и волосы, моя рука, осторожно скользящая по затертым до ледяной гладкости, но теплым от весеннего солнца поручням к ее облокотившемуся на них локтю, наше молчание и вздрогнувшее от моего прикосновения загорелое плечо под белым в синий горошек коротким рукавом; подобно тому как воздух над этой водой хранит все эти годы плотную завесу карамельного духа, которую иногда случайный порыв ветра отбрасывает чуть не до Волхонки, но потом все равно отпускает, и она падает назад, на привычное место, и сторожит с двух сторон вход в серую сверху и коричневую снизу тень под мостом, где все так же неуверенно тянется моя рука и вздрагивает ее плечо…

Наверное, поэтому я и люблю воду — удивительное несоответствие между ее медленно, но непрерывно передвигающимся среди каменных берегов телом — все время новым: так и не дано нам дважды войти в одну реку, но не утешает меня твоя печальная мудрость, эфесский мудрец, говори лучше о своем любимом огне, в который можно возвращаться, не сгорая, — и несмываемым постоянством памяти, хранящейся все на том же месте, словно вечна эта ложбинка в тени между двумя упругими серо-зелеными бугорками речной воды, в которую упала моя тридцатилетней давности юность, да так и стоит там, притаясь, готовая — невидимой никому, но такой реальной для меня — вынырнуть в любую минуту, чуть приведет меня к этому месту очередная печаль и чуть коснутся меня такой знакомый дым, урчание кораблика или просто девичий смех за спиной.

Что же все-таки случилось тогда… Вода, ах, вода виновата. Не было бы этой томительной до головокружения, до невозможности стоять и смотреть череды темных горбов и впадинок, на минуту отогнавшей меня от теплых поручней, гладкой кожи и белого рукава в синий горошек хлебнуть глоток минералки у маленького буфетного окошка под капитанской рубкой, не пришлось бы мне тогда оторваться от своего места и не вернулся бы я тогда назад так безнадежно поздно — сколько секунд надо, чтобы не стало уже для меня двадцати сантиметров пространства между двумя людьми и чтобы сообразить, что никогда их уже и не будет. Но все равно не понять — ни тогда, ни сейчас, — ну неужели же этой спокойной и прохладной руке на поручнях все равно было, чьи пальцы касаются ее, вьют на ее гладкой до безразличия поверхности мучительную цепь прикосновений и замирают в одно мгновение от скользящего вниз, к воде, плеча… Или просто в темноте недоброй тени под мостом случайно перепутались декорации, а она, завороженная монологом собственного, отраженного в насмешливой воде лица, этого и не заметила… Стою и смотрю — а сзади, там, где “Россия”, и не “Россия” вовсе еще, а гранитные глыбы в траве, запутанные тропинки и огромный, красного кирпича дом, как раскаленный утюг, пытается разгладить землю, сделать ее ровной и лишенной загадочности — Господи, как же давно все это было, — только вода все та же, а что отражать — валуны ли, “Россию” ли, кирпичный ли утюг, — ей ведь все равно… Да мосты еще — они все так же стоят, и тень под ними гулкая и прохладная… Сколько лет смотрю. А все то же — вот он, трамвайчик белый, пыхтит, день будний, погода не из самых, время ни то ни се — народу мало, к вечеру хоть сколько-нисколько подойдет, а пока и хорошо, что мало, а то в суете вокруг не нашлось бы нам места у поручней и не было бы ни улыбки под Краснохолмским, ни прикосновения под Каменным, ни касания губ под Крымским — все под тремя мостами прошло: сколько он шел, кораблик — двадцать минут или двадцать лет, — и почему я не могу ничего прочитать на земле — ведь на ней куда легче писать и беречь написанное, а вот вода, ах, вода, вода…

ТУМАН

Живет в наши новые деловые и суетливые времена обычный человек; работает как проклятый в какой-то из новых фирм типа “продай-купи”; занимает во внешнеторговом отделе позицию не из последних; мотается без передышки по всему свету с целью согласования, увязки и поставки; и только удивляется, как это крыша у него от всей этой мутотени еще не поехала даже на фоне шикарных заработков. А крыша — ей много ли надо? Ну не так, чтобы совсем поехать, а так — чуть пошевелиться… И вот летит он куда-то в очередной раз — шестой или седьмой за последний месяц, — дремлет, усталый, в самолете, сам не замечает, как долго, а когда просыпается перед самой посадкой, то с ужасом понимает, что позабыл, куда он, собственно, должен прилететь. Что надо делать, он помнит твердо — все тот же цветной металл из пункта А в пункт Б перебросить, а вот в каком городе, да что там городе — в какой стране будет он об этой переброске и о том, как ее повыгоднее организовать, договариваться, — как отрезало! Спрашивать стюардессу или соседей — куда, дескать, летим, братцы? — не хочется дураком показаться, и садятся к тому же в таком полном тумане — и в прямом и в переносном (для него) смысле, — что даже могущих что-то подсказать контуров города или даже просто самого аэропорта за иллюминатором и не видать, а парящее на приличной высоте безо всякой связи с невидимым в тумане зданием и с трудом пробивающееся через плотную муть розоватое и расплывчатое стеклянно-неоновое слово “Hilton” тоже ничего не говорит, поскольку понатыкано этих “Хилтонов” по всем аэропортам от Сингапура до Глазго — без числа! Аэропорт — особенно на

выход — как аэропорт, никакой специфики или там флагов на стенах, рекламы по сторонам — на всех языках, народ вокруг тоже гудит по-всякому, погранец мгновенно ставит в паспорт расплывчатую печать, в которой с трудом только дату въезда и можно разобрать, а вот куда именно он въехал, так неясным и остается. То есть, наверное, по трезвом размышлении и можно было бы какие-нибудь нужные опознавательные знаки обнаружить, но уж никак не в его растерянном и даже отчасти потерянном состоянии… Сразу на выходе он видит униформированного человека, держащего в руках табличку с его написанной по-английски фамилией, тот ведет его к лимузину, на ходу комментируя по-английски же, хотя и с каким-то непонятным акцентом, сегодняшний невиданный туман, везет всего минут пять — похоже, до того самого “Хилтона”, чью вывеску он видел плавающей в тумане, там служащая — явно китаянка, но за соседней стойкой индуска, а еще дальше белый парень, так что попробуй разбери! — сообщает, что его номер готов и у него есть еще время на душ и переодевание, поскольку, как следует из оставленной ей принимающей стороной программы его пребывания, переговоры начинаются через полтора часа в конференц-зале номер 2 на третьем этаже, часы на стене показывают время на два часа раньше, чем часы на его руке (значит, где-то в Европе? Но точно не Израиль — там паспортный контроль был бы не в пример строже. Или его вообще через полшарика перебросить успели?), в номере только буклеты с информацией про все “Хилтоны” мира и даже телефонных Yellow Pages в тумбочке под телефоном нет — то ли кто-то позаимствовал, то ли в этом так и не вычисленном месте вообще не положено. Под душем уже не до гримас сознания — надо освежить в памяти все цены на фрахт и товар, хорошо хоть с этим проблем нет. Потом переговоры — все говорят по-английски, все с акцентом, а у мужиков напротив пять цветов кожи и этнических типов на троих — такая вот смесь (мама моя, ну где же я все-таки?!). Хорошо хоть, что в делах все, как обычно: в положенных перед каждым папочках — стандартные списки, привычные цены, знакомые города для погрузки и выгрузки, так что обсуждать все это в любой точке мира можно. Потихоньку, с легким перекусом под апельсиновый сок и чуть-чуть отменного скотча, обо всем договорились. Суда партнеров по переговорам идут из Нагасаки, грузятся принадлежащим его фирме грузом в Бомбее, сбрасывают все в Рио, оплата их доли, как и раньше, переводом в банк в Женеве, так что и личная встреча нужна была только потому, что в этот раз уж очень большая партия идет, а то, как обычно, и факсами бы обошлись, ну вот, все закончено, так что теперь его обратно в аэропорт тот же лимузин и отвезет, и рейс аэрофлотовский на Москву как раз через полтора часа… Пожали руки и разошлись… На паспортном контроле: “Сколько времени вы у нас (у кого у вас-то????) провели?” — “Четыре часа”. — “Что ж так мало? В следующий раз приезжайте на подольше. У нас есть что посмотреть. Счастливого пути!” Так и уезжает, не вспомнив, где был. Туман. Летит и думает, что все разузнает в Москве, но потом решает ничего ни у кого не спрашивать, чтобы не давать поводов для разговоров о его неожиданных странностях — никогда не знаешь, чем такие разговоры могут закончиться… Главное, что дело сделано. Так в каком-то смысле и пропал тот день в мути неведомого аэропорта…

Ну и что мы — обстоятельства места или обстоятельства действия?

ЧЕРНЫЕ ЧУЛКИ

Так уж вышло, что все у них совпало: и двадцать лет отметили, и Машка школу окончила и в Питере в “Корабелку” поступила — всю жизнь яхтами бредила, ей бы пацаном быть, но вообще девица не по годам серьезная, так что нервничать по поводу соблазнов студенческой жизни особо и нечего, и, главное, жизнь вокруг переменилась. То есть жизнь еще раньше переменилась, просто до того им даже заметить это как-то было некогда. А тут одни они в Москве остались — Машка, естественно, звонит через день, — но в доме-то все равно одни, и с работами у обоих стабильно и без проблем — не миллионеры, конечно, но даже не просто хватает, а еще и с приличным избытком, и все это на фоне расцветающего капитализма, раскрепощенной морали, беспрерывной рекламы прокладок с крылышками и без оных, свободного проката эротических видеокассет и регулярно выходящей в эфир телепередачи “Про это”. Помимо воли чего-то нового захочется. Вот и им захотелось после двадцати-то лет трудового совкового секса, даже если и без учета двух добрачных годков тисканья по подъездам и торопливой возни в общаге, если соседи хоть на двадцать минут отлучались. А то так в могилу и сойдешь, не попробовав даже и крохи из того, что в “Про это” какие-то соплюхи с понтом обсуждают.

Ну, слово за слово, хреном по столу, далеко-то они и в мыслях не забирались, но на эротическое черное белье в магазинчике с дурацким, но отчасти и завлекательным названием “Интим для нее” польстились. Точнее, он польстился. Она как-то и с самого начала тем, что есть, довольна была. Но и его огорчать не хотелось. Попробовали. Ее смущало — даже в зеркало на себя смотреть не хотела, хотя еще вполне было на что, а ему понравилось. Вроде бы и она, а как бы и что-то новое. Так что он бы с нее этого белья вообще бы и не снимал. А она только изредка соглашалась, да еще чтобы и света практически не было — а то сама себе неизвестно кем кажется. Он бы даже и еще чего попридумывал, благо товаров в этих эротических интимах хватает, но тут уж она начала отговорки искать — дескать, цены на все эти прибамбасы извращенческие жуткие, одно слово — разврат, а им надо Машке квартиру покупать, хоть в Питере она останется, хоть в Москву вернется, даже при их доходах трата немалая, потому нечего на ерунду разбрасываться. Так что от силы пару раз в месяц ему удавалось ее все на то же белье раскручивать. Но даже и при такой, прямо скажем, невеликой частоте через какое-то время ему белье это каким-то затасканным стало казаться, хоть она и клялась, что стирает его лучшим порошком после каждого раза. А как-то раз, когда, безотрывно глядя на мерное колыханье белого зада в промежутке между черным же в мелкую дырочку поясом и черными ажурными чулками, он заметил на правом овальную дыру на внутренней стороне бедра, а на левом несколько спущенных петель, обещавших скорое появление симметричной дыры и там, то возбуждение его улетучилось так же неожидано и мгновенно, как поначалу появлялось при виде черных чулок на ее белых ногах… Она даже слегка перепугалась, но, по счастью, все положенные ощущения вернулись к нему, как только все черное было с нее стащено и она явилась в своем, так сказать, натуральном бело-розовом виде.

— Выкинь все это, к черту! — грубо сказал он.

Так все вроде и закончилось. Впрочем, если верить некоторым никак не доказавшим свою достоверность слухам — строго говоря, на то они и слухи, — периодически его замечали в начале Тверской, что у “Националя”, в такое позднее время, когда там без, так сказать, специфических интересов делать как бы и нечего… Но что это доказывает? Ровным счетом ничего… На нее тоже иногда чего-то такое накатывает, когда как не хватает чего, но тут уж она слабины не дает и безжалостно хает разнузданные нравы нынешнего времени и поганую передачу “Про это”, хотя ее вроде бы уже и не крутят. Тогда быстро успокаивается, а так даже почти довольна — и годы, и вообще… Чего там дурака валять… С бельем она, правда, не послушала и убрала подпорченную черноту в маленький целлофановый пакетик, где эти причиндалы всегда и держала, хотя и засунула теперь этот пакетик на самое дно своего бельевого ящика. Периодически, разбираясь со своими длинными ночными сорочками, она на этот пакетик натыкается… Тогда вертит его в руках, открывает, вытаскивает на полдлины один чулок, пропускает между пальцами, даже нюхает черный комок в пакете. Задумывается на пару секунд, потом брезгливо морщится… и убирает обратно… под сорочки…

КУЗЕН

Любимец семьи, озарявший улыбками лица всех тетушек и дядюшек, почитаемый за недосягаемый ни для кого из нас, младших, идеал, даже когда кто-то из нас чего-то там такого и добивался, знавший все, всех и вся, известный всему Невскому жуир, франт, сердцеед, боксер (чемпион Ленинграда в полусреднем), самбист (кандидат в мастера), знаток литературы (особенно самиздатовской и тамиздатовской) и живописи (особенно тогдашнего андеграунда), шахматист, гонявший блицы в силу хорошего мастера, конструктор каких-то там двигателей для подлодок, придумавший для этих двигателей такое количество усовершенствований, что даже в жлобские советские времена выплат по изобретениям ему хватало на весьма светскую жизнь, курортный завсегдатай и, когда-то особенно привлекательное для меня, знаменитый — и не только в Ленинграде — преферансист. Впрочем, что касается качества его игры, как и качества игры всей, если так можно выразиться, ленинградской школы, испорченной пристрастием к невероятно азартным, но подрывающим интеллектуальную сторону состязания, пулям “со скачками” (играющий сразу поймет, о чем я говорю, а объяснять всем другим — только лишняя морока, так что поверьте на слово), то для меня как для типичного представителя более академического московского направления (гладкая сочинка безо всяких темных и обязаловок, с “жлобским” вистом и распасами на висты по четыре, не вскрывая прикупа, чтобы считали расклады, а не ловили восьмую, но зато с ценой от двадцати и выше копеек за вист — для 60-х годов очень даже круто) мнение о “питерском” классе казалось несколько преувеличенным, и, несмотря на всю тогдашнюю почтительность к мэтрам, я не без оснований полагал, что мы выучены считать расклады более квалифицированно, ну уж а с посчитанным-то раскладом… Хотя это уже совсем не о кузене…

На моем обожании мелкие преферансные разногласия не сказывались, тем более что в шахматы я у него даже одного блица за все долгие годы выиграть не смог, хотя шансы иногда и бывали, вот только флажок у меня у первого всегда падал до того, как я мог эти шансы реализовать. А он все такой же. Даже и сейчас, когда до семидесяти рукой подать… Не так давно приезжал к нам погостить, и моя жена, не сводившая с него глаз все то время, которое он провел с нами, сказала мне после его отъезда как нечто самоочевидное и безо всякого желания меня обидеть:

— Да, бывают же мужчины!

ПРОГУЛКА

Алик поехал на этот пикник с шашлыками даже не потому, что так уж любил пикники и шашлыки, а потому, что и компания привычная, и так принято у них — летом через воскресенье все собираются отдохнуть на природе с поджаренным на костре мясцом под коньячок, да и вообще хоть и стремно куда-то тащиться субботним утром после трудовой недели, но своих динамить как-то неудобно. Вот и поехал. Когда все — кто машинами, кто электричкой — добрались до заветной поляны, то тут же разбились, так сказать, по интересам. Кто-то в кружок встал волейбол покидать, кто-то отбился в горизонталь, расстелив на траве одеяльце, а любители поколдовать над шашлыком и салатами сгрудились у костра. В волейбол ему в тот раз было лень, тупо валяться тоже не хотелось, до готовки он, как ни на что серьезное по кулинарной части не способный, допущен не был, так что, выполнив свой гражданский долг натаскиваением достаточного количества нужного на топливо сушняка из прилегающих к поляне кустов, он просто пошел побродить по лесу.

Лес он любил и шел по нему легко и бесшумно, скользя бездумно глазами по разнообразным зеленым друзьям, привычно уклоняясь от нависших веток, аккуратно переступая через высохшие валежины и автоматически отмечая — лесных птиц он знал хорошо, — что вот щегол голос подал, вот подпустил негромкую сипловатую трель чижик, вот сильно, чисто и звонко просвистала глубоко в кустах иволга… Но через какие мелочи вроде бы ни с того и ни с сего пробивается обратно вроде бы уж прожитая жизнь, кусочки которой появляются и исчезают в памяти подобно тому, как невнятными пятнами показывает себя на поверхности внезапно зарябевшей под порывом ветра воды давным-давно затонувший сучковатый ствол… Вдруг, чуть приотодвинув рукой слишком уж низко нависшую над тропинкой тяжелую ветку орешника, он увидел прямо перед собой густо и тяжело поросший влажным темно-зеленым мхом ствол матерой ели и прижавшуюся к нему левым плечом такую знакомую фигурку Оленьки… Она стояла спиной к нему и как будто всматривалась во что-то ему невидимое в глубине леса… И выглядела она точно так же, как и без малого двадцать лет тому назад, когда они вместе бродили по такому же лесу и он учил ее отличать сложные коленца песни реполова от незатейливого напева зеленушки, и даже одета она была все в тот же джинсовый костюмчик с такой знакомой, в мелкий синий квадратик, косынкой вокруг стройной шеи с золотящимися на свету колечками волос, не уместившихся в тугой пучок, собранный на затылке и сколотый красивой черепаховой заколкой, которую он откопал для нее в каком-то из нечастых тогда в Москве антикварных магазинов…

Он так разволновался, что сердце его забилось слишком сильно и быстро, а руки задрожали, как будто он не мог удержать в них собственный заметавшийся пульс. А она стояла перед ним, такая же, какой он ее запомнил незадолго перед тем, как поняли они, что как-то ничего у них толком не складывается… Вернее, это Оленька так решила, поскольку сам Алик уверен был — да он и до сих пор уверен, — что складывалось все у них самым замечательным образом, а уж если она что-то решала, то так тому было и быть, почему и отрубила все разом и навсегда… А теперь вернулась… Он чуть шевельнулся, и Оленька, оторвавшись от зеленого ствола, слегка покачнулась, словно хотела обернуться, но так и не обернулась и медленно направилась дальше в лес… Алик шел следом, и Оленькина фигурка, не отдаляясь, но и не становясь ближе, двигалась перед ним, то на мгновение исчезая между деревьями, то вновь появляясь во весь рост на крошечных полянках или проплывая поясным изображением над высоченными папоротниками… и все время спиной к нему, как будто не хотела видеть его лица или не хотела, чтобы он посмотрел в лицо ей…

А потом память устала пробиваться через плотно набитые в его голове мелкие события будней, и ее силы уже не хватало, чтобы с невероятной скоростью отбрасывать его в прошлое при каждой нечаянно услышанной трели невидимого в густом орешнике зяблика, при каждом длительном шорохе падающей с одиноко стоящей на краю поляны сосны и откатывающейся далеко в траву сухой и растопыренной шишки, при каждом приконовении тонкой и даже какой-то неуверенной березовой ветки к его щеке, и она решила отдохнуть, и Оленьки больше не стало…

А он, так мгновенно встретив в незатейливом дачном лесу и так же мгновенно потеряв кусочек своего прошлого, немного растерянный, идет к неразборчиво гомонящим голосам, которые звучат вокруг уже хорошо прогоревшего костра и рядка воткнутых в землю, кое-как очищенных от листьев прутиков — именно прутиков, поскольку прямолинейные городские шампуры совершенно неуместны здесь, среди угловатых или дугообразных, но уж никак не прямых стволов, ветвей и сучков — с уже нанизанными на них вперемешку с кружками лука кусочками остро пахнущей уксусом баранины. Прогулка закончилась.

ВОТ И ВСЕ

В эту больницу он попадал уже не в первый раз, но если раньше он хотя и боялся того, что с ним происходило, но нетерпеливо ждал, когда наконец его опять поставят на ноги и он сможет вернуться к своим делам и планам, то в этот раз по непонятной ему самому причине никаких мыслей о будущем не было. Ни как его в порядок будут приводить, ни за какие из важных дел он в первую очередь возьмется, когда отсюда выберется, ни даже что там у них запланировано с женой и детьми из семейных мероприятий. Все, что он мог, так это непрерывно прислушиваться к совершенно беспорядочному ритму сердечных сокращений внутри себя и хоть как-то держать под контролем волны ужаса, накатывающего на него при каждом особенно длительном периоде сердечного непорядка, чтобы не выплеснуть этот ужас каким-нибудь диким криком на окружающих.

И постепенно это прислушивание и сдерживание как бы вытеснили из его головы все остальное. Не было в нем никаких мыслей об удачах и провалах, о том, что сделал и что не успел, даже о том, а что может быть потом, ну в смысле — после всего, а только о боли и перебоях. Мешали даже визиты родных и друзей — он вот насчитал тридцать шесть перебоев за минуту, а они говорят, говорят, улыбаются, гладят по щекам, так и сбиться недолго… Так и есть — сбился! Сколько же за эту-то минуту

было — тридцать пять (меньше!) или тридцать семь (больше!), — лучше ему или хуже?

Он смотрел на шевелящиеся губы жены, а сам каким-то странным зигзагом зрения видел сквозь ее рот и белую стену палаты позади монитор, который за этой самой стеной показывает дежурной сестре его пульс — беспорядочный набор зубчиков, периодически прерываемый ровными участками без каких бы то ни было признаков жизни — его жизни! — и когда такой ровный участок длится дольше какого-то назначенного специалистами периода времени, то над его головой начинает моргать лампочка, а над сестринским столом раздается звонок, и другие сестры бегут к нему со шприцами и капельницами. Разве поймешь тут, о чем губы шевелятся… А она, похоже, и правда, волнуется… Раньше бы, а то как зубов не стало, тут и орехи принесли… “Что с тобой, дорогой? Ты что, меня совсем не слушаешь?” — “Да нет, слушаю… Так, на минутку о своем задумался…”

И ведь не объяснишь никому… Один в деле, один и в извороте… Он прислушивался к шевелению смерти внутри себя, как беременная женщина прислушивается к шевелению жизни, и постепенно все больше привыкал к мысли о том, что вот оно и все… И периоды глубокого и вязкого серого тумана перед глазами пугали все меньше и меньше… И даже становилось не таким уж и важным, а что, собственно, увидит он, когда этот туман в очередной раз рассеется — знакомую до каждой трещинки на стене палату или новый туман, уже не серый, а черный, и не на время, а навсегда…

Пальцы его левой руки, плотно прижатые к жилкам на запястье правой, отчетливо чувствовали, как все длиннее становятся паузы между ударами пульса, и его уставшее сознание уже даже и не хотело, чтобы этот ненадежный ритм вернулся к тому, что и он сам, и его доктор называли нормальным, скорее, оно с некоторым даже отчаянным нетерпением ждало, когда пауза после какого-то очередного удара затянется настолько, что он сможет наконец перестать волноваться по поводу того, когда же все-таки придет следущий удар… Долго ждать не пришлось…

Марк Аврелий

Среди сражений и веселий

Чего душа его взалкала?

Нет, не Траян, не Каракалла,

Мне по сердцу старик Аврелий.

Автор

В тот год я впервые стал бояться смерти.

В Москве была зима. Мороз зверский. А только вчера была оттепель, да еще со снегом. Я еду по набережной Москвы-реки в такси — холодно было восьмого автобуса ждать, да и опаздывал слегка — и смотрю по сторонам. Встали у светофора за автобусом. Зеленый. Трогаемся. Из выхлопной трубы автобуса вырываются такие клубы дыма, что только Хоттабыча не хватает. Проезжаем мимо места, где в реку сбрасывают вчерашний грязный снег. Груженые самосвалы тяжело въезжают на парапет и пятятся к воде, осторожно пробуя колесами, далеко ли осталось до края. Другие, уже сбросившие снег в коричневую зимнюю воду, неуклюже спрыгивают обратно на мостовую. Нам скоро сворачивать. Зря только таксист так разогнался. Я ведь тоже шоферю, а он пацан еще, не соображает, что под снегом-то лед вчерашний, как тормозить будет. И светофор уже на желтом, по тормозам… волочит, в лед попали, а со светофора уже автобус выруливает, не успеем, чего уж гудеть, поздно, бабах…

Знаете, обошлось, то есть ушибся я, конечно, прилично, кровь из носу закапала, а таксист вообще физию крепко о руль расквасил, это кроме машины, разумеется. Врача даже вызывали. Гаишник уйти не давал, пока всего не общупали, да еще “скорой” дожидались. Продрог весь на морозе-то, да со страха мокрый, так что больше простуды боялся, чем перелома или там сотрясения. Но обошлось. По крайней мере так сначала показалось и еще пару дней казалось, когда всем желающим со смехом о своем приключении рассказывал. Но только казалось. И в эту зиму я впервые начал бояться смерти.

Нельзя сказать, что я раньше о ней не думал — думал, конечно, и читал, что на этот предмет большие люди вещали, и даже, надеюсь, умом понимал, что к чему, то есть в теории все мог объяснить и по полочкам разложить, но тут прямо внутри, в сердце что-то сделалось.

Стукнуло меня, как сейчас помню, дня через три после аварии, вечером, перед сном, когда я зашел в столовую глянуть на книги. Приятно вот так взглядом корешки поласкать — прочитанное вспомнить, посетовать про себя, что непрочитанного больно много скопилось, или просто на новую покупку еще раз полюбоваться, я ведь книжник, у меня хороших книг много: и Сабашниковы, и “Академия”, и с гравюрами, и еще много разного, кто понимает, конечно. Жена бывшая порой даже злилась, что первый человек в доме — библиотека. Ну да не в этом дело. А дело в том, что вот в эту самую минутку, когда я только начал спускать глаза с верхней полки, меня вдруг от плеч до пяток передернуло и в груди опустело — вот, думаю, тогда бы автобусу на пару секунд пораньше с перекрестка выехать — и все книжки бы тут так и стояли, но я бы на них уже не поглядел. Прямо дыхание встало, и такой ужас охватил, что я, помнится, подпрыгнул даже, чтобы страх этот как-нибудь с себя сбросить и сердце заставить понормальнее забиться. Все остальные минусы небытия пришли мне в голову несколько позже, а этот первым меня ударил. И с этого пошло. Сначала, просто дурь какая-то — перестал книги покупать, даже заходить в букинистические перестал. А что толку: ну, знают меня там — уже лет пятнадцать хожу по два раза в неделю, ну, отложат что-нибудь, ну, покажут, ну, возьмешь в руки, полистаешь, а в голове так и постукивает: “Помрешь, и все… помрешь, и все… помрешь, и все…” Какая уж тут покупка, разве чтоб этот томик дома меня пережил, пусть уж тут лежит, какая разница. Так пару недель потомился да и перестал ходить, хотя дома по вечерам все равно иногда у полок терся, это уж рефлекс выработался.

Дальше — хуже: в газетах начал на последней полосе некрологи искатъ. Кто, когда, да в каком возрасте, а про себя статистику веду — все народ постарше, разве только изредка мелькнет кто-нибудь к моим годам поближе. Понимаю при этом, что в газетах людей известных и с положением пропечатывают, и, чтобы этого достичь, возраст нужен, так что молодежь все больше, так сказать, за рамкой остается, а все утешение. Потом на кладбища потянуло, и ведь стал, дурак, ходить. И хожу, хожу по тропинкам в ладонь шириной между сугробами и, как арифмометр, только и делаю, что на каждом камне или кресте левый год из правого вычитаю — кому сколько отпущено, — как будто это мой век изменит.

Старики начали меня раздражать: тоже суетятся, чего-то делают, чем-то интересуются, книжки, в конце концов, покупают, а мне так и хочется заорать: “Черт побери, да вам жить-то всего ничего осталось, да плюньте на все и думайте, думайте, думайте, как это, когда вас нету”. Так что старался на них и не смотреть.

И такое порой накатывало — ну просто ни с того ни с сего, — хоть вой. И, не понимая, какое слово или предмет вновь навели меня на мысль о смерти, я застывал где попало в какой-то странной тоске. Как это там: “нестерпимая тоска разъединенья” — прямо про меня сказано. Сначала казалось, что если зашевелиться, закурить, взять книжку или просто перейти в другую комнату, то все сразу станет на свои места и пройдет это невозможное ощущение внутри. Но можно было вставать, курить, читать, ходить из комнаты в комнату и вообще делать что угодно обычное или необычное, но оно не проходило.

Хуже всего становилось по вечерам. Заснуть, даже если все было в порядке, было невозможно. Как только я закрывал глаза и хоть чуть-чуть начинал дремать, что-то внутри меня обрывалось, сердце замолкало, холодный пот ужаса прилеплял мою спину к простыне, и я дико вздрагивал и вскакивал с подушки, изо всех сил тараща глаза в сторону серого, с отблесками ночных огней оконного стекла, которое должно было подтвердить, что мое существование в реальном мире еще продолжается. Наверное, мой неразбирающийся и перепуганный мозг перестал различать засыпание и умирание и начал бояться сна, путая его со смертью. Для него бодрствовать означало жить, и он стремился бодрствовать. Но спать было надо, и я долго уговаривал себя, поглаживая себе лицо или руку, чтобы как-то отвлечь свое внимание от неясного ужаса на конкретные осязательные ощущения. К утру, наглотавшись снотворного, я кое-как пробирался в сон.

В общем, ясно, что дела мои были не из лучших. Я ходил к врачам, которые говорили что-то о переутомлении, хотя работал я не в пример меньше, чем за пару месяцев до этого, и прописывали мне что-то успокаивающее, которое меня вовсе не успокаивало. Мне даже начало казаться, что еще задолго до смерти я свихнусь, так моему сознанию было жутко ждать будущего небытия, и я стал понимать, что правду говорят: и с собой можно покончить просто от страха смерти.

Но тут произошло одно событие. Может быть, дело и не в нем, может быть, просто оно совпало по времени с улучшением моего состояния, которое случилось бы так или иначе, но для меня они — я имею в виду событие и улучшение — оказались связанными навсегда. Так вот, по тому времени я уже долго разыскивал отсутствовавшее в моей библиотеке сабашниковское издание Марка Аврелия: этот император-стоик всегда привлекал меня, а о необыкновенных достоинствах его не доставаемой по тем временам книги так много писалось, что у меня еще до всех моих неприятностей стало идеей фикс книгу эту достать и прочитать. И хоть какое-то время я думал, что мне уже совсем не до книг, но оказалось, что тут я несколько ошибался, поскольку, когда полузнакомый голос часов в одиннадцать вечера по телефону ворвался в мое нервное ожидание пугающего отхода ко сну и заговорил что-то о Сабашниковых, Марке Аврелии и деньгах, которые из уважения ко мне он соглашался взять не по максимуму, давно сидевшее во мне желание слегка ожило, и за книжкой я на следующий день все же поехал, хотя и удивлялся сам себе, поджидая поставщика в спешащей толпе на переполненной в послерабочие часы “Смоленской”. После встречи и краткого, да к тому же с моей стороны почти безразличного, больше для порядка, чтобы не разочаровывать заранее приготовившего все нужные аргументы продавца, торга я понес книгу домой и, забравшись в постель, ведомый инстинктом, который казался мне уже почти забытым, отвернул влево серую плотную обложку с митрохинской маркой.

“Деду Веру я обязан… родителю… матери… прадеду… еще кому-то…” — черт, сколько же у него было родичей и наставников, просто повезло или наоборот — житья не давали, а он по римской вежливости каждого помянул. Ну ладно, это что-то вроде введения. А дальше мне попало на глаза вот это: “Как быстро все исчезает: самыя тела в мире, память о них в вечности!.. Что такое смерть? Если взять ее самое по себе и отвлечься от всего, что вымышлено по ее поводу, то тотчас же убедишься, что она не что иное, как действие природы. Бояться же действия природы — ребячество; смерть же не только действие природы, но и действие, полезное ей”.

Когда-то давно я прочитал стихи одного поэта, забыл уже, чьи, хорошие стихи, точнее, я не сами стихи помню, а какое-то ощущение их верности — первая строчка особенно хорошая и неожиданная была: “Книги помогают нам не часто”. По-моему, это говорилось в том смысле, что бывают в жизни какие-то события или ситуации, когда писаное слово, каким бы умным и верным оно ни было, не умерит нашей боли и не подскажет нам правильного выбора, что-то в этом роде. Верно, конечно, а то все мы привыкли толка в книгах искать по-годуновски — опыт быстротекущей жизни чужим умом наживать, но, по-видимому, пусть редко, но случается и иначе — вроде не по книжной части твоя беда, а чужое слово, да еще, скорее всего, и по совершенно другому поводу сказанное, черт знает из чего тебя вытаскивает. Исключение, конечно, подтверждает правило, но это исключение меня здорово выручило.

Странное совпадение — найти в первой же взятой за долгое время книге рассуждения именно о том, что меня в тот момент больше всего мучало, — так поразило меня, что я перечитал эти слова несколько раз. Конечно, рассуждал император не бог весть как строго: что значит “бояться смерти — ребячество”? Мало ли чего бояться ребячество, а люди боятся. Даже в наши дни вполне грамотные женщины в грозу облик теряют, и, наверное, подобных примеров он и вокруг себя мог набрать без числа, хотя все это явления природы, с нашей точки зрения куда менее опасные, чем смерть. Для кого же его слова годятся? Видно, либо он сам себя утешал, либо, уж если действительно стоицизмом до мозга костей пропитался, то относил свои слова к какому-то идеальному собеседнику, который и в явлениях природы хорошо разбирается, и от себя самого абстрагироваться умеет, когда эти явления обсуждает. А потом, что значит “смерть — полезное действие”? Это, может, его смерть — полезное действие, а моя? Хотя, честно говоря, от него в историческом плане пользы не в пример больше было, но тогда вообще к индивидуальной жизни поспокойнее относились. По-видимому, он имел в виду, что смерть необходима для обновления, но это ведь не значит, что, когда бы она ни произошла, она все равно благо. А если ребенок умирает, то как — его ведь обновлять еще рано? Или кто-нибудь вроде меня — ему бы, как в анекдоте, еще жить да жить, а тут вот тебе, явление природы. Интересно, а сколько ему лет было, когда он это писал? Правда, тогда взрослели пораньше, но в консулы-то все равно с сорока допускали или где-то около. Легко говорить…

И тут я поймал себя на мысли о том, что, занявшись беседой с Аврелием, я как-то, пусть даже на минутку, перестал сосредоточиваться на своих собственных прислушиваниях к тому, что делается у меня внутри. И странное дело, это показалось мне настолько естественным, что я не поторопился — или кто-то другой внутри меня не стал этого делать — вернуться к ним обратно, а наоборот, с постепенно разгорающимся интересом начал искать, что там еще сообразил на этот счет давно ушедший в небытие римлянин, память о делах которого, несмотря на его пессимистические пророчества, в вечности все-таки не угасла, если, конечно, мы можем считать разделяющие нас два жалких тысячелетия вечностью.

“…если бы даже была обеспечена кому-нибудь более долгая жизнь, все же остается неизвестным, будет ли по-прежнему достаточна сила его мысли для понимания наличных обстоятельств и для постижения, осваивающего с делами божескими и человеческими”.

Это правильно! Я вспомнил свой давнишний и тогда прошедший бесследно, с чисто академическим интересом, разговор с одним приятелем, как и я, любителем книг и словесности — помнится, мы обсуждали с ним жизни двух наших поэтов, Веневитинова и Батюшкова, и так и не смогли решить для себя, что же все-таки лучше для человека, а тем более человека творческого: прожить мало, но с той удивительной насыщенностью, и внешней и внутренней, с какой прошли два недолгих десятилетия “дивного юноши” Веневитинова, или существовать много дольше, но заплатить за эту длительность тем, что почти те же два десятилетия придется провести в состоянии не то что не пригодном для жизни творческой, но и вообще практически не отличающемся от растительного, подобно тому, как провел их бедный безумец Батюшков. Какие там божеские или человеческие дела — не то что их понимания, даже памяти о вчерашнем дне не может удержать голова, лишенная силы мысли. Почти по-тютчевскому: “…но для души еще страшней следить, как умирают в ней все лучшие воспоминания” или что-то близкое. Верно, император. Кто знает, может, я от этой своей нервотрепки до такого изумления докачусь, что и рад буду помереть, да ума даже на это не останется. А тогда разумно ли сейчас, пока я еще могу это делать, перестать думать, работать, читать, говорить с друзьями, встречаться с девушками, покупать книжки и бог весть что еще, заменив все это бесконечными пережевываниями одной и той же мысли — как будет, когда меня не будет? Да вот так и будет. А то получается, что я еще есть, а вроде бы меня и нет — друзья уже не звонят: все равно только огрызаюсь да отнекиваюсь; девушки разлетелись, немало и других найдут, повеселее; на работе начальство как будто не замечает, а еще вчера “талантливым” был; все — нет меня, как не было…

И бедная голова моя, отвыкшая за последние недели от мало-мальски абст-рактных рассуждений, все тяжелела и тяжелела, переполненная навеянными императором соображениями, и впервые за последнее время я уснул без страха и без пробуждений, вытянувшись под одеялом и бережно придерживая на груди заложенный пальцем том.

“Свет лампы ярок и не теряет своего блеска, пока не будет погашен. А истина, справедливость и благоразумие в тебе должны угаснуть до твоей смерти?”

И, наткнувшись следующим вечером на эти слова, я понял, что, не отдавая себе самому отчета, именно с ними или им подобными я ждал встречи все до необыкновенности спокойно прошедшие последние двадцать четыре часа. Ну, не знаю, как там насчет истины и справедливости — не тот мой ранг, чтобы мое правильное или неправильное их понимание оставило сколь-нибудь заметный след в чей-то жизни, но уж благоразумие-то я имею право сохранять! А где же было оно все эти долгие недели? Как мог я не растолковать себе самому, что между полусостоявшейся аварией и моим исчезновением навеки может лежать дистанция сколь угодно огромного размера, и бежать ее, не замечая того, что творится вокруг, и думая не о победе, а только о слове “финиш”, это еще хуже, чем вообще не выходить на старт, да простится мне спортивная терминология. Как будто я не знал раньше, что нет бессмертия, да и то, что называют “жизнью вечной”, тоже в высшей степени проблематично, хотя, конечно, легче представить себе переживание некой неопределенной субстанции, чем всего нашего переполненного материей тела. Что же такое творилось со мной? Из какой глубины вылез этот страх, перекроивший мое нормальное бытие в какие-то считанные минуты? Да и был ли он действительно или, может быть, это были просто неясные мне по моей медицинской безграмотности, но вполне нормальные проявления какого-то наконец прошедшего сотрясения мозга, в спешке и на холоду не установленного разочарованным врачом “скорой”, ожидавшим по вызову ГАИ увидеть гору трупов, а встретившим только пару молодцов с битыми носами? Но ведь оно прошло, прошло, прошло. И в этот вечер я не стал ронять книжку на одеяло, а аккуратно положил ее на тумбочку, заложил кусочком газеты читаемую страницу и спокойно уснул. На этом и закончились все мои беды. Правда, просто?

“Лишь одно действительно ценно: прожить жизнь, блюдя истину и справедливость и сохраняя благожелательность по отношению к людям…”

Спасибо, император. Я постараюсь. Во всяком случае, я живу, покупаю книги, встречаю друзей, уступаю место старикам в автобусе; стараюсь, по крайней мере для себя, определить то, что я могу считать истиной, хотя, честно говоря, я пока не уверен, что всегда смогу ее блюсти — жизнь меняется, может, ты бы и сам был менее строг в наши дни; от людей я впрямь жду в основном хорошего, во всяком случае, пока они сами не докажут мне, что в том или ином конкретном случае я жду понапрасну, ну и вообще… Пусть не все твои советы мне по росту, мне кажется все-таки, что кое в чем я тебя понимаю, и, доведись нам встретиться, если, конечно, твои преторианцы допустили бы меня в твою комнату для занятий, мы бы нашли о чем поговорить. И когда мне попадается на глаза твоя знаменитая статуя с Капитолия, мне кажется, что это именно мне ты машешь бронзовой рукой: “Ничего, парень, все будет нормально…”

Подъезд

Казалось бы, давно пора ко всем этим стритам приглядеться: что попишешь — кто-то мечтает денег поднабрать в турпоездку или в отпуск выбраться, на каком-нибудь Кипре поглядеть, как там эти самые забугорные поживают, а ему даже людям сказать неудобно, что, если мотаешься по десять раз в год с фирмы на фирму на переговоры эти бесконечные, так лучше, как на даче в Отрадном недельку с женой да детьми посидеть, и не выдумать ничего! И правда, попробуй скажи такое — тут же объявят, что зажрался вконец, и все тут… Но если по-честному, так на города разные он по самую завязку нагляделся. Так что они даже все спутались у него в голове и превратились в один большой город, постоянно перебирающийся с ним с места на место — тут бар, тут музей, тут трикотаж (все равно зайти в него придется — заказы в бумажнике, потому как цены не в пример ниже московских), тут опять бар, а там опять магазин в три этажа с двигающимися манекенами на витринах, а вот тут контора, и снова контора, кинотеатр, рекламный щит, опять магазин — теперь уже на двадцать метров вперед и на пять вверх все техникой заставлено (тоже всегда заходить приходится — у детей эти цацки прямо в руках горят), словом, везде одно и то же, только что языки различаются, да и то на магазинах и рекламах одно и то же по всему миру написано, так нет ведь — все равно идешь и на стекла да на двери глазеешь, как в первый раз попал. Родимые, так сказать, пятна социализма в кожу въелись…

Вот и сейчас, только приехав в этот, такой не отличимый от других, но все-таки новый для него город на очередные переговоры, сулившие вроде бы возможность сварганить заказ подешевле, чем в том городе, откуда он сюда попал, и направляясь тропить такую однообразную на ближайшие десять дней дорогу от вполне приличной гостиницы, куда вселила его фирма, до другой такой же и тоже вполне приличной гостиницы, где та же фирма снимала для своего местного представительства целый этаж и где предстоящие переговоры и предполагались (как будто трудно было и его там же поселить — с этажа на этаж подняться или спуститься; он бы дальше ближайшей торговой улицы и не высовывался бы, а для сна каждый день по лишнему бы часочку урвал, хотя эти “часочки” при его постоянном и изматывающем чуть не до столбняка недосыпе никогда лишними не бывают, их-то как раз вечно и не хватает, но, может, хозяева это и специально сделали, черт их разберет!), он не мог удержать себя от ритмичного, под каждый шаг, верчения головой в непонятном желании рассмотреть, какие такие особенные бары, магазины и кинотеатры расставило ему на дороге новое местечко. Долго любоваться, правда, не пришлось — следуя ему одному понятным отметкам, сделанным под телефонный голос незнакомого пока клерка на городской карте (от машины он отказался, сказав, что любит перед беседой пройтись, мозги проветрить, что, впрочем, было чистой правдой), он убедился, что дорога хотя и пролегала по кварталам самым что ни на есть центральным, но проходила от развлекательных мест чуть в стороне — там на квартал, тут на два, — так что магазины с барами, еле начавшись, круто забрали куда-то влево, а он оказался неторопливо идущим по пустынным почти тротуарам вдоль явно жилых особняков весьма богатого и, можно даже сказать, изысканного вида. Лепнина девятнадцатого века сменялась красным кирпичом тридцатых годов, а двумя шагами дальше, сплетаясь друг с другом, лезли вверх элегантные конструкции из непрозрачного золотистого стекла и серого в крапинку бетона. Работавшие по этим улицам архитекторы были явно из лучших, так что друг друга эти разнообразные дома никак не портили, и смело можно было утверждать, что почитаемая застывшей музыкой архитектура взяла в этих местх аккорд весьма смелый, но, как это ни удивительно, вполне благозвучный.

Некую дополнительную однородность разномастным особнякам вдоль его пути придавали и явно нарочито похожие друг на друга бронзово-деревянно-стеклянные двери подъездов, перед которыми на тонких металлических ножках вытягивались несколько провисавшие складчатые брезентовые козырьки, и не отличимые в своей униформированной однородности фигуры дюжих швейцаров, маячившие где-то на полпути между пробивавшимся во входы дневным светом и не допускающим взглядов докучливых и любопытных прохожих в свою приватную глубину сумраком необъятных холлов.

Да, неплох домик… И этот ничего… Интересно, если настоящий дождь, то неужели эти козырьки от чего-то действительно спасают?.. Господи, ну и рожа за стеклом! Где это такую образину откопали? Его бы надо подальше от стекла

держать — людей поберечь… А этот-то, этот — золото, позументы, аксельбанты, что там еще бывает? — и все на одном, но выглядит как африканский президент… И

лицо — такое бы и хозяину иметь не стыдно, что ему, делать нечего, как охранником подрабатывать? А интересно, они что, в магазины сами за два квартала ходят, если какую мелочь надо? Или все тех же швейцаров посылают? Но это вряд ли… А я Юльку не могу в соседний дом за хлебом сгонять — скандала на час… В общем, ничего — ходить здесь вполне приятно… Только вот этого бы салатового я бы перекрасил… Так, здесь нам за угол… Точно… Пришли.

Он, и правда, пришел, поднялся на положенный этаж, был встречен положенным образом, радостно кивнул знакомому торговому представителю из центрального правления фирмы — тот, как и обещал, сумел-таки вырваться: заказ-то не из маленьких, — занял положенное место за большим, темного дерева столом и до самого вечера, с двумя только короткими перерывами на ланч и кофе, прорабатывал вместе с целой командой фирмачей первые десять страниц предполагаемого контракта (так и рассчитывали: шесть дней по десять страниц — это и будет как раз шестьдесят, потом попадает воскресенье — только отдыхать, и все тут, хватит и того, что субботу работать придется — это уже будет семь, а еще пару дней на окончательную обкатку и подписание, как раз).

Обратно он шел уже вполне сформировавшимся из густого городского воздуха вечером и непроизвольно пытался совместить у себя в голове залитые электрическим светом всех возможных цветов и оттенков сооружения, горящая внутренность которых рвалась наружу под ноги, и взгляды тех самых прохожих, от которых стыдливо пряталась еще несколько часов назад и совершенно оттесняла в темноту, в ночь, в полное несуществование лепнинную, кирпичную или стекло-бетонную оболочку, с запомнившимися ему по утренней прогулке аристократическими хибарами, за надменной материальностью которых было, казалось бы, на веки вечные — а на самом деле только до электрического вечера! — спрятано их содержимое. Через несколько кварталов это даже превратилось в некую игру — проходя мимо очередного вывернутого наизнанку дома, он старался по памяти одеть его светящееся пространство в ограничивающую его от окружающего мира дневную оболочку и даже подставить на место подсвечиваемого изнутри силуэта с неразличимым снаружи лицом того именно швейцара, чья внешность вроде бы запомнилось ему в этом самом месте поутру. И хотя полной уверенности, что он расставил все кусочки разобранной наружной темнотой картинки точно по местам, не было — ну, хорошо, попробовать узнать дневной облик здания в мешанине глубоких теней и освещенных выступов было еще можно, например, потоптавшись минуту-другую на узеньком пространстве между символическим заборчиком из металлических колышков и все еще гудящей от машин мостовой, но уж развешивать страшноватые, добрые или надменные лица по торчащим в дверях силуэтам с мощными подложенными плечами он мог только на полный угад и без всяких шансов на проверку, — обратный путь он прошел с удовольствием и даже как-то весело. В общем, первый день удался вполне, и он уже не жалел о непредоставленном номере в непосредственной близости от фешенебельной залы для переговоров.

На следующий день, откушав поданного в номер завтрака — да, сервис, все-таки! — он заторопился в ставший на удивление быстро знакомым путь вдоль символических оград, разноцветных тентов и изысканных стен. Основная городская жнзнь металась где-то страшно далеко, квартала за два, а тут, в отсутствие одинаково по всему миру толкающихся утренних прохожих, он вновь мог коротать путь за разглядыванием всех этих фасонистых обиталищ, с неторопливостью гурмана выбирая самые интересные дома и ограды, чтобы полюбоваться на них подольше, и небрежно отметая глазом все более обычное, а потому и менее интересное. В нескольких местах он начинал наслаждаться воображаемым видом еще до того, как добирался до точки, с которой выплывала на первый план реальная картина: память первой встречи незаметно, но основательно уложила все, что требовалось хозяину, в положенные сундучки и теперь как-то сама по себе распаковывала их опять, чтобы и ему потрафить, и себя показать.

Притормозив на несколько секунд у трехэтажного темно-розового особняка с непропорционально широкими окнами по фасаду и с чуть различимыми под скрывающей прошлое краской остатками каких-то нелепых украшений, что струились между его окнами в былой жизни, он решительно устранил его из объектов для разглядывания, тем более что за зеленоватым стеклом входной двери маячила памятная по вчерашнему дню жуткая и даже как-то перекошенная физиономия швейцара. А вот через два дома он задержался подольше — здесь из острого угла темной черепичной крыши наземь выливались потоки стекла, разделяемые на тонкие полоски блестящими металлическими лезвиями и надменными благородно-серыми полотнищами каменного происхождения.

Прямо водопад зимним утром, подумал он и только теперь заметил за морозно расписанным и в то же время совершенно прозрачным стеклом подъезда другого давешнего швейцара — в золотых аксельбантах, — неодобрительно и, можно даже сказать, запретительно смотревшего на его взад-вперед шажки в непосредственной близости от вверенного швейцарскому попечению обиталища. Он смутился, споткнулся и зашагал прочь, левой лопаткой чувствуя пистолетный взгляд, посланный ему с сурового и холодного лица, поставленного на мощные плечи чуть не в двух метрах над землей.

“Вот черт, — бормотал он про себя, безо всякого уже удовольствия бросая короткие взгляды по сторонам, только чтобы не пропустить своего поворота, не влететь под красный свет и не столкнуться с прогуливающей коляску местной мамашей, — такую прогулку испортил своей рожей наглой. Что ему, жалко, что ли, было, если я пять минут на дом посмотрю?” К этому раздражению примешивалось еще какое-то непонятное ощущение, которое преследовало его целый день, никак не желая разрядиться отчетливой мыслью или возникшим перед умственным взором однозначно понятным изображением — нет, так, некое смущающее неудобство, как если у тебя в костюме легкая неполадка, а все на тебя только смотрят с почти неразличимой тенью насмешки в глазах или на губах, но ничего не говорят, а ты, до головокружения скашивая глаза на разные, почти недоступные взгляду точки своей фигуры, ничего криминального на них не обнаруживаешь, отчего вся ситуация становится еще более раздражающей. Даже на переговорах он, придя на них на несколько минут раньше намеченного, несколько раз ловил себя на том, что думает не о деле, а о сером водопаде из стекла, металла и камня, за переменчивой прозрачностью потоков которого было, должно быть и что-то еще, кроме здоровенного швейцара.

На обратном вечернем пути он твердо решил задержаться у недосмотренного подъезда на сколько ему захочется, наплевав на неодобрительное выражение наглой швейцарской рожи — тут, правда, ему стало несколько неудобно от собственных несправедливых мыслей: рожа была строгой и неодобрительной, может быть, даже надменной, но уж никак не наглой, — чтобы разобраться, чего такого в этом доме необычного и задевающего. Когда он уже подходил к выброшенному из намеченной к осмотру входной двери длинному желтому языку света и испытывал не совсем понятную себе самому сладкую охотничью дрожь, что вот сейчас — а что, собственно, сейчас? — он вдруг понял, что отличало этот подъезд от десятка других, в которые было заглянуто до и после: во всех тех, несмотря на то что при дневном свете непроглядываемое пространство внутренностей дома подходило довольно близко к входным дверям, ему всегда удавалось кое-как различить ограничивающие входной коридор светлую лестницу, уводящую гостя в верхние комнаты, или двойные двери в какой-нибудь предполагаемый за ними зал или, на худой конец, просто стену с какой-нибудь картиной на ней, а то и без всякой картины — в одном подъезде эту стену подпирала вполне различимая кадка с фикусом вроде того, что стоял у них в конторе на площадке третьего этажа, где курильщики вечно утыкивали мягкую черную землю бесчисленными окурками; но в этом — вот-вот, в этом самом, с красавцем швейцаром и иссеченным блестящими металлическими трубочками стеклом входной двери — ему не удалось увидеть ничего, кроме шевелящихся клубов серого, в тон фасаду, полумрака — да, да, он сейчас вспомнил, что эти клубы действительно почти шевелились, как он видел когда-то на концерте модной эстрадной дивы, появившейся на глаза трепетно ждавшей ее публики именно из таких расползающихся облаков, только что, кажется, белого цвета — и за ними ничего не только не виделось, но даже и не чувствовалось: ни фикуса, ни стены, ни других дверей, ни, наконец, лестницы, словно бы он заглянул в живой еще кратер вулкана, какими кратеры эти так любят показывать во всяких разбойничьих фильмах, чтобы устроить на их краю какую-нибудь невероятную драку с раздражающим мельканием героев в этом самом медленном вулканическом дыму.

Он не успел еще толком удивиться необычности пришедших в его деловую голову сравнений, как обнаружил себя стоящим прямо перед притягивающим его подъездом и погружающим свой взволнованный взор в такую доступную теперь глубину начинавшегося от наружных дверей ярко освещенного коридора. Швейцара он поначалу даже и не заметил, занятый перебрасыванием своего взгляда от разбрызганно сверкавшего всеми своими кусочками переднего стекла к внушительным белым колоннам в нескольких метрах за дверью, — и глаз его скользнул по узорчато уложенным между входом и колоннами мраморным плитам пола с такой же легкостью, с которой, верно, поплыли бы по такому полу его ноги, если бы им, конечно, довелось ступить на него, потом дальше, к свисающим множеством каких-то хрусталинок, висюлек, металлических шариков и кусочков и всего такого прочего светильникам, что, как ключ из скалы, били из светло-коричневых стен почти сразу за колоннами, потом еще дальше — к непонятным выступам по обеим сторонам бесконечного коридора, прикрывавшим, должно быть, собой невероятных размеров кадки для деревьев, о чем свидетельствовали вперебой высовывающиеся из-за этих выступов на высоте человеческого роста — или даже повыше: снаружи ему трудно было определить — лохматые зеленые полосы и листы чего-то живого, а потом к зеркалам, узнаваемым по повторяющимся в безразличной глубине посеребренного стекла уже пройденным взглядом колоннам, светильникам и зеленым лапам, а потом к…

Что там дальше, он разглядеть не сумел, поскольку прямо перед ним — по крайней мере так ему показалось — совершенно непонятным мгновенным образом из яркого света вылепилась знакомая темная глыба с отливающими золотом бутафорских нитей плечами и прямо-таки горящими охранительным ражем и потому только и различимыми на фоне бьющего из подъезда веселого мозаичного блеска глазами. И горение этих глаз было столь резко и недвусмысленно, что уже секунду спустя он ощутил себя смотрящим вдоль улицы и делающим очередной шаг вперед, мимо лужи, в пространство между двумя глубокими трещинами на асфальтовом теле тротуара. Дальнейшее его движение протекало вполне нормально и, можно даже сказать, гладко, хотя где-то внутри не вовсе довольный собой внутренний голос рассуждал на предмет того, что можно было бы и не бегать от всякого дворника, а если что, то кто бы мешал ему изъяснить на безукоризненном местном языке — тоже не лаптем щи хлебаем! — свое невинное желание поглазеть на бесстыдно освещенное изнутри и такое шикарное чрево обиталища пусть и неизвестных ему лично, но, вполне вероятно, весьма достойных хозяев, которые наверняка не обиделись бы на него за такое незначительное любопытство, и уж тем более не след обижаться на это какому-то вполне незначительному — если и не по размерам, то уж, во всяком случае, по служебному положению — дворнику или швейцару, даже если плечи его и сгибаются под тяжестью положенных по его должности финтифлюшек, тем более что и смотрел-то он не откуда-нибудь исподтишка, а с открытого для любого желающего тротуара, вот так-то! — и интересно, что бы он на это ответил?

Но… что не сказано, то не сказано, и он все ближе подходил к своему отелю, постепенно успокаиваясь от пустяковых, в общем-то, переживаний, и только что-то совсем мелкое и незначительное, но опять никак не дававшее выразить себя через нечто понятное и очевидное, уже знакомым комариным писком зудело где-то под шляпой, не позволяя ему полностью переключиться на более приличествующие и ему самому и делу, по которому он тут оказался, размышления, пока, наконец, уже в номере, поужинав, чем отель послал, приняв душ с использованием всех поставленных ему в ванну мыл, шампуней и ароматических порошков и даже покрутившись некоторое недолгое время под предусмотрительно вделанной в потолок ванной синей загарной лампой, он вдруг не сообразил, что вся смущавшая его непонятность крылась в том самом подъезде, а точнее, в том самом ярко освещенном вечернем коридоре, где, подобно тому, как поутру его взгляд увяз по самые уши в непроглядной серой вате, закрывавшей и скрывавшей все, ввечеру тому же самому бедному взгляду, несмотря на полную теперь уже освещенность и, так сказать, вседозволенность в смысле заглядывания куда душе угодно, так и не удалось упереться ни во что в дальнем конце коридора, и дело даже не в том, что он просто не успел из-за этого неожиданно вынырнувшего из ниоткуда двухметрового идиота планомерно довести глаз до какой-нибудь стены, двери или лестницы, которыми любой мало-мальски уважающий себя коридор просто обязан заканчиваться, — нет! — ощутить этот ограничительный объект он должен был даже при самом беглом осмотре — а ведь он провел осмотр даже более внимательный! — но в том-то и загвоздка, и теперь перед его умственным взором это проявилось совершенно отчетливо, что за ясно рассмотренными светильниками, колоннами и деревьями следовали столь же реальные и несомненные, но просто еще не расставленные его сознанием в верном порядке, хотя уже и оккупировавшие в его мозгу какие-нибудь там зрительные клеточки другие колонны, другие светильники, другие деревья, а в придачу, кажется, и слегка выступающие из стен зеркала, и некие высовывающие в видимое пространство коридора верхние, отстающие от стен, части своих роскошных рам картины, и даже вроде бы откуда-то сбоку вонзающиеся в желтый электрический воздух витые рога, прижизненному носителю которых недоставало длины чучельной шеи, чтобы высунуть из-за очередной колонны свою чучельную же голову на всеобщее обозрение; в общем, чего там только еще не было, но он так и не вспомнил ничего, что своей наглой перпендикулярностью перегородило бы бездонное сверкающее жерло подъезда.

Ну, это уж полная чушь какая-то — уразумев, что же это его так донимает, облегченно подумал он, — с утра завтра мне там, конечно, ничего не разглядеть, а вот вечером на обратном пути пойду по другой стороне улицы и оттуда разгляжу все это дело как следует — благо и проезжая часть не так уж чтобы очень широка, и никакие швейцары согнать оттуда не смогут — и плевал я еще этой дорогой ходить. Да и вообще ходить больше не буду — пусть машину шлют, раз сами предлагали!

И, представляя себя бесшумно и безразлично скользящим по чужим улицам в каком-нибудь представительском “Кадиллаке”, черная внутренность и пуленепробиваемые стекла которого надежно охранят его и против наглых охранников, и против странных желаний забираться глазами в мебельно-архитектурные внутренности чужой жизни, он самым замечательным образом уснул.

С утра загадочность вчерашних впечатлений показалась ему как бы и вовсе не существующей, и поэтому мимо занимательного подъезда он прошел весьма гордо — дескать, вот мы на тебя вечерком глянем, что тогда запоешь? — и даже не одарил его ничем большим, чем один-единственный вполне беглый взгляд. Аксельбантов и прочей дурацкой мишуры он, кстати, вовсе и не заметил — как будто все это почувствовало, что его теперь больше не запугать (днем, во всяком случае), и отвалило в болотную муть неосвещенных внутренностей.

В течение дня работа с партнерами продвинулась ровно на столько, на сколько ей было и положено; посторонние мысли не отвлекали; обед был что надо; и в шесть вечера он двинулся обратно, перейдя на другую сторону улицы с самого начала пути, чтобы не ронять перед кем-то там своего достоинства смущенным и суетливым перебеганием мостовой прямо у этого самого дурацкого подъезда. Темнело довольно рано, и когда он подошел к намеченному еще с вчера месту, электрическая желтизна вовсю бушевала в доме напротив, почти непристойно вываливая потайные места коридорных закоулков прямо ему под ноги. На улице попадался народ, и, чтобы его не толкали проходящие, он прижался левым плечом к бетонному столбику с присобаченной к нему кассой для оплаты за парковку и, оказавшись прямо напротив этого странно притягательного подъезда, принялся разглядывать то, что было ему предложено.

Увы, чтобы все было хорошо — такого не бывает, да, конечно, ему теперь не было никакого дела до двухметрового громилы, который, кстати, отсюда смотрелся вовсе не так уж и внушительно, занимая разве какую-нибудь четверть, уж никак не более, левого дверного стекла, но, с другой стороны, двадцать метров — это не пять, глаз не тот, и как ни напрягай его, что в очках, что без очков — хорошо хоть, что проходившие мимо и недоуменно взглядывающие на его манипуляции (полицию бы не вызвали!) люди наверняка Крылова не читали, а то знать, с кем тебя в уме сравнивают, было бы неприятно — все равно, чем дальше от входной двери, тем сильнее все становится как-то не в фокусе, а потом и вовсе неразборчиво. Ну, хорошо, колонны, светильники и ветки он разглядел еще тогда, еще колонны, еще светильники и еще деревья, равно как и отпущенные к ним в придачу зеркала, картины и охотничьи трофеи, в неявном виде крутившиеся в его смущенной голове, он готов был признать в еле различимых с этой самой бесконечно удаленной противоположной стороны улицы выступах, зеленых и желтых пятнах, застывших переливчатых каплях и буравящих безлюдное пространство коридора витых прутиках, но дальше-то?.. еще дальше?.. там ведь было еще что-то, он точно чувствовал это, но различить уж не мог никак, сколько ни щурил глаза в тщетных попытках пусть ненадолго придать им давно утерянную орлиную зоркость и хотя бы секундную способность выловить из сверкающей бездонности еще какой-нибудь материальный объект, за который он мог бы зацепиться и не слететь, скользя вдоль неразличимых уже стен в раздражающую беспредметность дальнего конца проносящегося сквозь особняк туннеля.

Холодный ветер, наступающее безлюдье — сколько же он простоял тут? — и невыносимая резь в глазах, закрывающая наружный мир дрожащей слезной пленкой, отогнали наконец его от столбика, напрочь захолодившего ему плечо, и, не торопясь, потащили по уже автоматически находимой дороге к отелю. В пути он считал.

Ну, ладно — черт, глаза как болят, — положим, не рассмотрел я именно что самый конец, там, наверное, и лестница наверх, хотя планировка, конечно, кретинская, но до лестницы-то сколько аристократы эти пространства сожрали? А впрочем, что значит — сколько? Мы что, считать разучились? Ну-ка, ну-ка, положим, от входной двери до первой колонны метра три, тут ошибиться трудно, я от самой двери хорошо рассмотрел, потом светильник этот между двумя колоннами, там пролет здоровый, да и сам светильник не маленький, ну, положим, еще метра три, на кадку с деревом, как ни крути, еще хотя бы метра два вынь да положь… Дальше уверенности поменьше, но прикинуть можно — так, до второй колонны еще метра три, там, наверное, все симметрично сделано, тогда светильник второй столько же, лес новый не меньше прежнего, зеркала, помнится, огромные, скорее всего, как граница внутренней части холла висят, но, как бы ни висели, а еще метра два есть, картины здоровенные — на одну целый пролет метра в два с половиной нужно, а там их две, по-моему, на каждой стене, ладно, на охотничью стенку больше двух метров не дам, хотя там за колонной еще что-нибудь, кроме рогов этих дурацких, висит, конечно, дальше уж совсем туман, а докуда? Давай мы его гуртом метра в четыре оценим — ни то ни се, просто чтобы в калькуляциях учесть. Ну и что там в итоге набегает? Так, считать — это до некоторой степени моя работа, — так что тут голова споро кумекает: три да три, четыре, а там еще два, и удвоить, за ними пять — не много? — ладно, дадим четыре, чтобы не увлекаться, потом какой-то двухметровый кусочек затесался, и конец мы решили четырьмя премировать, выдаем сумму — ого-го — это же тридцать с гаком набегает! Вот это домик! А спереди такого глубокого впечатления не производит. Тридцать с гаком! Куда же это они там влезают? Но ведь никак не меньше… Это точно. А, пусть их — хоть повод появится завтра поутру на тыльную часть посмотреть, она же должна, как труба, назад выдаваться, зачем только такую странную архитектуру утеяли… Ну, вот — за приятными размышлениями и не заметили, как дошли. Теперь в номер, умыться, ужинаем и спать. И чтобы во сне никакой бредятины — ни домов, ни охранников. А завтра утром, по пути — машину ведь все равно попросить забыл — поглядим на этот квартал сзади, как это им удалось такую кишку в дом упаковать. И все — хватит этой двери дурацкой. Ресторация и койка!

Настало вожделенное утро, и уже через десять минут после завтрака, одевшись и выскочив из номера так стремительно, как будто опаздывал к давно забытой проходной, чтобы схватиться хоть за самый хвостик губительного для замешкавшихся звонка, он подходил — нет, подлетал! — к водопадному домине, чтобы — Господи, чем только занимается солидный человек за пятнадцать минут до миллионных переговоров! — подобно припавшей к следу собаке обнюхать его, обежать со всех сторон и положить конец своим непонятным и неизъяснимым сомнениям насчет всяких архитектурно-строительных тайн и излишеств.

Так, вот угол дома, и если встать с ним вровень, вот сюда, то, продвигаясь вдоль его боковой стены шагами метровой длины — это будет примерно с таким

размахом, — решат, что я сумашедший… ну и пусть, таких везде хватает! — можно будет вымерять глубину этого причудливого строения и убедиться, что коридору этому парадному еще идти и идти до задней стенки, возле которой и расположены, верно, всякие лесенки и входы в верхние этажи… Он с облегчением подумал, что так, видимо, оно и есть, поскольку серый цвет стены дальше впереди переходил в какой-то бежеватый, принадлежащий наверняка уже следующему строению, довольно далеко от угла — метрах так в сорока, — так что и самого занимательного коридора, и его невидимых окончаний могло в эти сорок метров влезть сколько надо и даже больше! Ну, раз, два, три…

Он медленно и аккуратно шагал, отгоняя тревогу неразгаданной непонятности все дальше от себя, как вдруг, ровно через пятнадцать шагов, то есть через пятнадцать и никак не более метров, он замер с поднятой для шестнадцатого метра ногой… Между обмеряемым домом и следующим, выкрашенным в такой же точно сероватый цвет, что и ввело его в зрительное заблуждение и даже, если так можно выразиться, в заблуждение духа и заставило предположить, что все тот же дом тянется до разумно далеко отстоящего бежеватого, так вот, между двумя одноцветными домами проваливалась влево узкая — метра два — щель глухого даже не переулка, а какого-то просто прохода или пролаза, через которую виднелась скудная дворовая городская лужайка с какими-то детскими лесенками и бревнышками. За лужайкой этот узкий проход продолжался, пока в его дальнем конце не появлялась довольно большая уже, ограничивающая этот квартал с противоположной стороны улица со всеми положенными машинами и пешеходами. По бокам прохода, за исключением куска, вырванного лужайкой, тянулись ровные, безо всяких выступов стены домов, начальный серый цвет которых переходил затем в розовый с одной стороны и в темно-красный — с другой, потом еще в какой-то, потом еще и еще…

Этого не может быть, обреченно подумал он и, не выпуская этой простой, но безысходной мысли из внезапно отяжелевшей головы, двинулся, влекомый не оставившей его даже в эту таинственную минуту обязательностью на уже поджидавшие его переговоры, где сегодня должна была улечься в папки с согласованными документами очередная стопочка из десяти исчерканных вдоль и поперек страниц. Чтобы осовободить мозги для предстоящей работы, он позволил себе предположить наличие ошибки в его вчерашних вечерних расчетах и измерениях, которая только и могла прибавить какие-то несуществующие метры к нормальному пятнадцатишаговому коридору с тоненькими колонками, чахлыми фикусами, узкими стоячими зеркалами и всем остальным, что, если придирчиво разбираться, и не могло добраться до тридцати с гаком метров, и лишь его во всем виновное воображение придавало перечисленным и неперечисленным коридорным внутренностям и даже этому — наверняка никаких не два метра, а, дай бог, метр восемьдесят — швейцару-охраннику масштабы, до которых они на самом деле вовсе и не доросли. Это шаткое объяснение было единственно возможным, но у него был шанс проверить его вечером, постаравшись на этот раз с максимально возможным тщанием разглядеть архитектурные путевые знаки на золотистой дороге и определить истинное расстояние между ними.

Именно это он, к несчастью своему, и сделал, вместо того чтобы просто примириться со своей визуальной ошибкой и слюной плюнуть на непонятный дом, выбрав любую другую дорогу от своей гостиницы до фирмы и, наоборот, от фирмы до гостиницы, и спокойствие его духа на все оставшиеся дни было погублено. Если реальность дневной работы еще удерживала его в рамках очевидного, то каждый вечер, пригонявший его на уже покосившийся под его сведенным плечом бетонный столбик напротив ярко освещенного подъезда, кончался слезоточивой резью в глазах, когда он в очередной раз с пугающей несомненностью убеждался в правильности своей первоначальной оценки массивности колонн и зеркал и ширины пролетов и даже иногда умудрялся разглядеть еще дальше отстоявшую от входа деталь оформления стен, которая безоговорочно добавляла очередной метр к так, по совести, и не уменьшившимся тридцати с гаком, а ведь всегда оставалась еще непроглядная и расплывающаяся дымка дальнего конца, за которой глаз поострее мог бы различить всяких штуковин еще метров на черт знает сколько; а каждое утро, загонявшее его по пути на фирму в боковую улочку, с обезоруживающей четкостью и постоянностью никак не давало ему шагнуть больше пятнадцати метровых шагов от угла загадочного дома до ограничивающей его щели во двор. И, наконец, сколько бы раз он ни проходил мимо подъезда, его такое естественное желание стукнуть, черт побери, в толстое стекло двери и в лоб спросить у открывшего, как это у них все так в подъезде получается, что вот тут тридцать, если не больше, да еще и конца не видно, а там всего пятнадцать, разлеталось в трусливые клочья от первого же столкновения взгляда с, казалось, навеки прилепленной к изнанке входной двери позолоченной двухметровой статуей с безжалостными и все более насмешливыми глазами на надменном и неподвижном лице.

В последний день, благополучно закончив-таки все свои деловые встречи и не отвечая на подковыристые вопросы о том, где это он так веселился по вечерам все прожитые у них дни, что даже ни разу не воспользовался их заманчивыми приглашениями, а похудел килограмма на четыре — хе-хе, он впервые без всякого сопротивления позволил усадить себя в черное прохладное нутро того самого пуленепробиваемого представительского “Кадиллака”, что грезился ему ковчегом спасения, и отвезти сначала в гостиницу за вещами, а потом и на аэродром.

И пока самолет ждал своей очереди, выруливал на взлетную, пробовал двигатели, разгонялся, поднимался в воздух, неощутимо передвигался над облаками и переносил его все ближе к дачке в Отрадном, он тоскливо и монотонно думал и повторял про себя: “Ну надо же! Все. Выработался. Теперь на пенсию. И чтоб никуда…”

Тени под глазами, или Что курят сербы?: qebedo — LiveJournal

Просмотрел первый сезон епического сербского телесериала «Тени над Балканами» (Senke nad Balkanom). И понял, что в «Один абзац» не уложусь — мыслям настолько просторно, что аж трещитЬ…

Эпиграф — это настолько безобразно, что просто прекрасно… Теперь подробнее. У сербского синематографа, ПМСМ, есть абсолютный небрат-неблизнец, он же антипод — синематограф скандинавский. Насколько у северных народов всё четко, организованно, логично, детализированно, нудно и скучно — настолько у «балканских братушек» всё феерично, весело, с брызгами (обязательно крови), песнями и танцами, с презрением к деталям и наплевательством на логику. И в этом смысле «Тени» типичный сербский сериал, с одним «но» — вы вообще сколько в своей жизни сербских сериалов видели?

Самое любопытное, что сериал оный — «кагбэ» исторический, действие происходит в 1928 году. Именно «кагбэ» — потому что то немногое, что взято авторами из истории, переделано по вышеуказанному сюжету. Например, Врангель и его «русская армия» в Сербии — показаны как некая барыжащая турецкий опиум мафия, которую все боятся, ибо ее много, и она «может прибить». Тогда как в реальной истории барону разрешили оставить в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев всего 2000 человек, а остальные перебрались в Болгарию (и там действительно творили фиг знает что, вплоть до государственного переворота). Что не мешает сербам в сериале постоянно говорить — мы единственные, кто дали вам, русским, приют… Ну, если серб болгарина в упор не заметит — день не зря прожит.

Итак, «русская армия» хранит некие «сокровища Романовых и священные реликвии», утыренные с родины, в церкви — откуда их, естественно, крадут, убив священника. И в дело вступает доблестная полиция Белграда в лице инспектора Танасевича (героя войны с лицом, которое сразу говорит, что последние 10 лет он прожил в трактире) и молодого инспектора-стажера Плетикосича (который очень неловко пытается замаскировать свою борцовскую фигуру и ухватки, играя «наивного вьюноша»). Вообще, к слову, лица у балканских актеров очень выразительные — которые не испитые, так заросшие щетиной, а женщины все похожи на блятей, впрочем, достаточно соблазнительных. Итак, русские ищут пропажу, полицейские ищут убийцу, и под руки им подворачиваются… правильно, македонцы, которые барыжат свой собственный опиум и на этой почве сильно не уважают «русских казаков». А еще «потомки Александра М.» хотят вытащить из тюрьмы при полиции своего главаря — пламенного, но лысого революционЭра.

Не устали? Это я еще первую серию из 10 не пересказал, героев и «поворотов сюжета» овердокуя. Прямо из Москвы, сняв сапоги с нашитыми на них красными звездами, приезжает в Белград сотрудник ГПУ Мустафа Голубич (реальный персонаж, от которого осталось только имя и факт работы на ИНО ГПУ)  с какой-то секретной миссией, тоже встревая в «узел противоречий». Туда же (в узел) завязываются адвокат сидящего в застенке македонского вождя Анте Павелич (тот самый, да — реальный персонаж, от которого остались только имя и факт избрания в парламент), наглая банкирша Давидович и ее любовник-прокурор Джукич, глава секретной службы генерал Петар Живкович (реальный персонаж — см. выше), сидящий в психлечебнице старший брат короля (вовремя «убранный» ловкими врачами из наследников престола) принц Джордже Караджорджевич (реальный… см.), а также некая очень тайная организация «со свастиком», в которой без труда опознается общество «Туле«, превращенное из собраний любителей болтологии «про северную мифологию и расы» в подпольный орден асассинов…

И всё это на чисто балканском фоне — море ракии (за 10 серий ее выпили, наверное, бочку), бандитские трущобы с гопниками и проститутками, оттяпанные холодным оружием головы и перерезанные горлЫ, пальба и саундтрек, полученный немудреной склейкой «этно-фолка», вестерна, ровно трех русских мелодий («В лунном сиянии«, «Степь да степь кругом» и «Калинка«) и «кино-попа». Отдельный вопрос — что во всем этом делает Александр Галибин (играющий Врангеля)? Хотя, впрочем, российские актеры известны своей неприхотливостью и способностью работать за не очень большие деньги где угодно.

Отдельное фу — костюмерам, ибо «русские казаки» все клоуны, от генерала до рядового, с криво нашитыми и «пузырящимися» фентезийными погонами. Хотя те 30 секунд, которые показывают в сериале «Москву, ГПУ», количеством надетых летом ушанок и кожаных плащей «с погончиками» покроя 1970-х годов с лихвой переплевывают это.

В общем, начнете этот цирк с конями смотреть… и не оторветесь до конца. Балканская кухня — остро, густо, пахнет за километр, с перцами горькими и сладкими, однако все едят. Странное, в общем, ощущение.

Что посадить в тени под деревьями

Двумя самыми важными параметрами, влияющими на выбор растения, является влажность почвы и освещенность места, где планируется посадка. Два этих параметра связаны, ведь при большой солнечной активности влага быстро испаряется с поверхности почвы, в тени земля дольше остается влажной.

Тень бывает плотной или разреженной. С западной и восточной стороны строений солнце попадает на землю в утренние или вечерние часы, поэтому тут можно сажать растения, которым нужно небольшое количество солнца. Почву вблизи северной стороны зданий солнце вообще не посещает, соответственно здесь будет более влажная почва и сюда лучше сажать растения, которые не любят солнечный свет и предпочитают влажную почву.

Есть еще один вариант тени — под деревьями. Здесь, как правило, почва сухая, так как мощная корневая система дерева активно забирает воду и полезные вещества с поверхности на довольно большом расстоянии, обедняя и иссушая землю. Поэтому часто у садоводов возникает сложность, что посадить в тени под деревьями.

Тень под деревьями отличается по своей плотности. Легкое затенение возникает под березой, рябиной, сосной, лиственницей, под деревьями с выраженной пирамидальностью. Сильная тень будет под деревьями с крупными листьями и густой кроной: яблоней, кленом, грушей, дубом, каштаном, елью и пихтой. Сорта деревьев с темной и пурпурной листвой также откидывают более плотную тень. Редкие посадки деревьев создают легкую тень, частые — более плотную.

Чтобы облегчить судьбу растений в сухой тени можно слегка проредить плотную крону некоторых деревьев или удалить нижние ветки, чтобы солнышко могло проникать в утренние часы с боков.

Список растений, растущих под деревьями в тени

Газон в сухой тени будет расти плохо, поэтому его лучше заменить почвопокровными растениями, например:

барвинком,

живучкой,

садовой геранью,

вербейником монетчатым,

вероникой нитчатой,

ясноткой,

пахизандрой,

снытью обыкновенной или пестролистой.

Обратите внимание, что все эти растения довольно агрессивны и хорошо заполнят пространство, тем не менее их можно сажать группами недалеко друг от друга, тогда силы будут равноценны и хороший покров под деревьями будет обеспечен.

Из цветущих рано весной цветов под деревья можно посадить:

крокусы,

мускари,

нарциссы,

не сортовые тюльпаны,

сциллы (пролески).

Они успеют отцвести пока почва еще влажная и листва на деревьях только распускается.

В сухой тени также можно посадить многолетники:

бадан (множество различных видов,есть с очень большими листьями, цветение в мае розовыми цветами, есть сорта с белыми цветами),

очиток (есть почвопокровные стелющиеся виды и высокие до 40 см)

манжетка,

наперстянка,

ландыш,

хосты (не пестрые виды),

лилейники желтый бурый (не плотная тень, будут чуть ниже и менее активно цвести),

молочай.

Некоторые злаки также можно высаживать в сухой тени под деревьями:

осока,

щучка,

бор,

канареечник.

Кустарники, которые можно посадить под деревьями в сухой тени

Под деревьями уместны будут не только многолетние цветы, кустарники создадут хороший средний ярус. Это неприхотливые растения, не требовательные к составу и влажности почвы:

пузыреплодники,

бересклеты,

чубушники,

дерены,

спиреи летнецветущие,

черноплодная рябина,

жимолость,

снежноягодник,

можжевельник казацкий,

рябинник,

магония падуболистная.

Есть еще вариант посадить цветы под деревьями в тени. Это насыпные цветники с искусственным поливом. Очень высокими их не делают, оптимальная высота 20 — 30 см, чтобы совсем не засыпать корневую систему дерева. На дно цветника прокладывают геотекстиль, чтобы корни деревьев не забирали влагу у цветов.

Другой вариант — это контейнерное озеленение. Те же хосты и гейхеры можно выращивать в контейнерах и выставлять под деревья. Настурция украсит неплотную тень под деревом в напольном или подвесном контейнере. Таким же образом можно выращивать бальзамины, бегонии, пеларгонии, колеусы и лобелии.

Почитайте также:

Тени под цвет глаз | WMJ.ru

Глаза – это, как известно, зеркало души, а красивый макияж – их достойное обрамление. Какого бы ни были цвета, формы и размера твои глаза, правильно выполненный макияж сделает твой взгляд еще более выразительным и привлекательным! Кроме техники нанесения в нем немалую роль играют правильно подобранные цвета теней. Как не ошибиться и выбрать подходящие оттенки, расскажет наш эксперт, визажист Марина Новикова.

«Краситься надо, в первую очередь, исходя из своего цветотипа, и только потом уже можно подбирать тени под наряд. Не забывай, что макияж должен оттенять твое лицо, а не одежду! Ты можешь сделать мейкап нейтральных оттенков, подходящих тебе по цветотипу, и добавить яркий акцент – одну цветную тень «под одежду». Такой макияжсмотрится намного аккуратнее и естественнее, нежели глаза, закрашенные в один цвет под кофточку или платье».

Итак, какие тени украсят твои глаза?

Тип внешности «Лето»: глаза как у Камерон Диаз

Если у тебя серо-голубые, серые или синие глаза, то твой тип внешности, вероятнее всего, – «Лето».

Для девушек летнего типа характерны мягкие приглушенные тона и холодные краски: у них, как правило, серо-голубые, серые или синие глаза, светлые или темные с холодным пепельным оттенком волосыи довольно светлая кожа.

В макияже летним красавицам стоит обратить внимание также на приглушенные цвета: серо-розовые, голубовато-серые, зеленовато-бирюзовые, нежно-розовые, какао с молоком, оттенки синего, бледный лимон, а также холодные фруктовые оттенки (арбуз, вишня).

А вот с морковным, помидорным и неоново-зеленым цветами надо быть осторожней. Лучше и вовсе не использовать их в макияже.

Тип внешности «Осень»: глаза как у Пенелопы Круз

Если у тебя темно-серые, светло-карие или карие глаза, то твой тип внешности, вероятнее всего, – «Осень».

Название этого типа внешности говорит само за себя! Осенние девушки обладают яркой внешностью: рыжими или каштановыми волосами с выраженным теплым оттенком, светлой или смуглой кожей, часто с россыпью веснушек. Цвет глаз при таком типе чаще всего темно-серый, светло-карий или карий с зеленым оттенком. Что касается теней, то «королевам осени» лучше использовать бронзовые, золотисто-коричневые, а также зеленые, фиолетовые и лиловые оттенки.

Тип внешности «Зима»: глаза как у Анджелины Джоли

Если у тебя зеленые, зеленовато-карие или темно-карие глаза, то твой тип внешности, вероятнее всего, – «Зима».

Для зимнего типа внешности характерна светлая кожа и темные волосы с холодным оттенком, глаза же при этом могут быть темно-карие, зеленые, зеленовато-карие.

Если ты девушка-зима, не бойся экспериментов в макияжеи следуй правилу «контраст без лишних подоттенков».

Используй интенсивные холодные цвета, а также черный, белый, ядовито-розовый и красный.

Тип внешности «Весна»: глаза как у Анны Курниковой

Если у тебя серо-зеленые или желтовато-зеленые глаза, то твой тип внешности, вероятнее всего, – «Весна».

Для девушек этого типа характерны неяркие теплые цвета пробуждающейся природы: глаза серо-зеленые или желтовато-зеленые, а волосы и кожа – светлые, с теплым золотистым оттенком.

Девушке-весне подойдут все солнечные оттенки, на их ресницах отлично будут смотреться цветные туши для ресниц. Обрати внимание на тени следующих оттенков: майская зелень, цвет лосося, омарово-красный, терракот, яблоко, бирюза, абрикос и персик.

Секреты макияжа глаз от визажиста

Можно подводить глазапо слизистой нижнего века яркой тенью, например, отлично смотрятся карие глаза, подведенные неоново-голубым цветом.

Очень нужное средство для макияжа глаз – это силер (siler), небольшой флакончик с прозрачной жидкостью. Смешивай его с любой сухой текстурой, например, с тенями, и ты получишь яркую стойкую глянцевую подводку для глаз. Один силер – и все твои тени заменят множество цветных и водостойких подводок!

Белый карандаш, проведенный по слизистой нижнего века, зрительно увеличивает глаза, делает взгляд более открытым, свежим, а также снимает эффект уставших красных глаз.

Если прокрашивать темно-коричневой (для блондинок) или черной (для брюнеток) сухой тенью межресничное пространство верхнего века, то взгляд будет более ярким и выразительным. Кроме того, этот прием позволяет обходиться без туши. Если же ты привыкла красить ресницы, используй удлиняющую тушь, но наноси ее только на кончики – так ресницыбудут ровно прокрашены, без светлых пропусков, что создаст дополнительный эффект объема.

Автор: Катерина Капустина, специально для WomanJournal.ru
Фото: Shutterstock, Fanpop.com

Добавление тени под элементом с помощью :: before

Мне нужно добавить тень png, повторяющуюся под li при наведении курсора, для эффекта «nicer», но я все равно получаю тень, показывающуюся над li, даже если я дам ей Z-индекс отрицательный или ниже, чем сам li.

CSS:

.navbar-default .navbar-nav > li:hover {
    z-index:300;
}

.navbar-default .navbar-nav > li:hover > a::after {
    content: "";
    background: rgba(0, 0, 0, 0) url("../img/shadow.png") repeat scroll 0 0;
    display: block;
    position: absolute;
    width:100%;
    height:100%;
    left: 7px;
    top: 7px;
    z-index: -1000;
}

Вы можете увидеть живой сайт здесь: http://florin-pop.com/work/Visa%20Menu/index.html

Я перепробовал все, что мог вообразить, но не смог найти решения.

Флорин

html

css

Поделиться

Источник

Florin Pop    

09 июля 2015 в 22:07

1 ответ

• Добавление кругов с помощью :before

  Я хочу добавить 3 зеленых круга с псевдо-элементом: before, чтобы показать in-stock-status моих продуктов, подобных приведенным ниже: http://www.chililips.com/LACOSTE-Lounge-Pant-Schlafhose-lang-gruen Я знаю только, как применить ONE круг, но как я могу добавить три или более? Я также думал…

• как отбрасывать тени под спрайтами в режиме сверху вниз с помощью cocos2d

  Я только начал изучать OpenGL и cocos2d, и мне нужен совет. Я пишу игру, в которой игроку разрешается касаться и перемещать прямоугольники на экране в режиме сверху вниз. Каждый раз, когда к прямоугольнику прикасаются, он перемещается вверх (к экрану) в направлении z и немного масштабируется,…

1

Ваш текущий код генерирует здесь псевдоэлемент…

<li>
    <a>
        [textNode]
        ::after /* here is your pseudo element */
    </a>
</li>

вы не можете использовать z-index для принудительного перемещения элемента за элементом, который образует основу текущего контекста стекирования. В этом случае ваш <a> ( .navbar-default .navbar-nav > li > a { z-index: 3; } ).

Я бы предположил, что было бы лучше создать свой элемент здесь…

<li>
    ::before /* here is your pseudo element */
    <a>
        [textNode]
    </a>
</li>

Это полностью избавило бы от необходимости использовать z-index , поскольку псевдоэлемент генерируется перед дочерним элементом (<a> ).

Изменение вашего CSS на следующее должно сработать…

.navbar-default .navbar-nav > li:hover::before {
   ...
}

Поделиться

Turnip    

09 июля 2015 в 22:26

Похожие вопросы:

css создание закругленной тени под квадратным изображением

Есть ли способ создать эффект округлой тени под квадратным изображением, таким как на изображении? Я также смотрел на этот сайт , который говорит, что такой эффект возможен, но их описание…

добавление тени к слою

Я могу добавить тень к слою imageView, используя следующий код. self.imageView = [[UIImageView alloc] initWithImage:[UIImage imageNamed:@test.png]]; self.imageView.center = self.view.center; CALayer…

Как добавить эффект тени под видами изображений на iOS?

Я хочу добавить эффект тени под моими экземплярами UIImageView , как на скриншоте ниже: Как я могу достичь этого, либо с помощью раскадровок, либо с помощью кода (Objective-C)?

Добавление кругов с помощью :before

Я хочу добавить 3 зеленых круга с псевдо-элементом: before, чтобы показать in-stock-status моих продуктов, подобных приведенным ниже:…

как отбрасывать тени под спрайтами в режиме сверху вниз с помощью cocos2d

Я только начал изучать OpenGL и cocos2d, и мне нужен совет. Я пишу игру, в которой игроку разрешается касаться и перемещать прямоугольники на экране в режиме сверху вниз. Каждый раз, когда к…

Как создать эффект тени css

могу ли я создать эффект тени под полем с помощью CSS? возможно ли это?

Прислушайтесь к ‘change’ даже к элементу в тени DOM

Я пытаюсь выбрать элемент в тени DOM. Как я понимаю, есть 2 варианта: /deep/ или ::shadow Я настроил jsfiddle, чтобы проиллюстрировать свои тесты: http://jsfiddle.net/chevdor/ph3qo5s8/4 / Я тестирую…

Как показать тени ячеек, которые перетекают в другую ячейку в Swift

Я пытаюсь реализовать следующий стиль карты в своем приложении, и у меня возникла проблема с теневым элементом для каждой карты. Вопрос Тень ячейки не отображается за ячейкой непосредственно под…

Отбрасывание теней с помощью направленного света, плоскости и отбрасываемой тени

В WWDC 2017 видео, компания Apple объясняет трюк, чтобы добавить теней с помощью направленного света. Добавление направленного света отбросит тень, а добавление плоскости покажет тень. Но я,…

Как использовать CSS для воспроизведения тени под устройством

Можно ли использовать CSS для воспроизведения тени под устройством приведенного ниже изображения? Следующие CSS и различные варианты не работают: filter: drop-shadow(rgba(22, 22, 22, 0.25) 0px 12px…

Несколько теней под UIView iOS Swift

Я пытаюсь сделать UIButton с закругленными углами, который имеет 2 цветные тени. Почему красный (и в этот момент также синий) слой «shadow» покрывает кнопку? Как получить тени под кнопкой canvas). Я думал, что это помогает вставлять подслои, а не просто добавлять их.

Я сделал детскую площадку, иллюстрирующую этот вопрос

import UIKit
import PlaygroundSupport

Это кнопка, которую я пытаюсь реализовать

class PrimaryButton: UIButton {
    required init(text: String = "Test 1", hasShadow: Bool = true) {
        super.init(frame: .zero)
        setTitle(text, for: .normal)
        backgroundColor = UIColor.blue
        layer.cornerRadius = 48 / 2
        layer.masksToBounds = false
        if hasShadow {
            insertShadow()
        }
    }

    fileprivate func insertShadow() {
        let layer2 = CALayer(layer: layer), layer3 = CALayer(layer: layer)
        layer2.applySketchShadow(color: UIColor.red, alpha: 0.5, x: 0, y: 15, blur: 35, spread: -10)
        layer3.applySketchShadow(color: UIColor.blue, alpha: 0.5, x: 0, y: 10, blur: 21, spread: -9)
        layer.insertSublayer(layer2, at: 0)
        layer.insertSublayer(layer3, at: 0)
    }

    required init?(coder aDecoder: NSCoder) {
        fatalError("init(coder:) has not been implemented")
    }

    override func layoutSubviews() {
        super.layoutSubviews()
        layer.sublayers?.forEach { (sublayer) in
            sublayer.shadowPath = UIBezierPath(rect: bounds).cgPath
        }
    }
}

Это расширение, которое помогает добавить тень из спецификации эскиза:

extension CALayer {
    func applySketchShadow(
        color: UIColor = .black,
        alpha: Float = 0.5,
        x: CGFloat = 0,
        y: CGFloat = 2,
        blur: CGFloat = 4,
        spread: CGFloat = 0)
    {
        shadowColor = color.cgColor
        shadowOpacity = alpha
        shadowOffset = CGSize(width: x, height: y)
        shadowRadius = blur / 2.0
        if spread == 0 {
            shadowPath = nil
        } else {
            let dx = -spread
            let rect = bounds.insetBy(dx: dx, dy: dx)
            shadowPath = UIBezierPath(rect: rect).cgPath
        }
        masksToBounds = false
    }
}


class MyViewController : UIViewController {
    override func loadView() {
        let view = UIView()
        view.backgroundColor = .white

        let button = PrimaryButton()
        button.frame = CGRect(x: 150, y: 200, width: 200, height: 48)
        view.addSubview(button)
        self.view = view
    }
}
// Present the view controller in the Live View window
PlaygroundPage.current.liveView = MyViewController()

ios

swift

uiview

calayer

shadow

Поделиться

Источник

user317706    

21 марта 2019 в 17:05

3 ответа

• Несколько теней на одном виде iOS

  Я хочу добавить к виду несколько теней с разной непрозрачностью. Технические характеристики теней следующие: Y-смещение 4 с радиусом размытия 1 Y-смещение 10 с радиусом размытия 10 Y-смещение 2 с радиусом размытия 4 Радиус размытия 1, разброс 1 (без смещений, вероятно, должно быть 4 разных тени) Я…

• iOS 9 Swift UIView не имеет члена

  Я swift автоматическое создание макета. Это код overlayView.setTranslatesAutoresizingMaskIntoConstraints(false) Это было прекрасно сработано в iOS 8. Но в xcode 7 это не работает. Это дает ошибку Value of type ‘UIView’ has no member setTranslatesAutoresizingMaskIntoConstraints

2

Мне это кажется вполне законным. layer1 & layer2 — это подслои слоя кнопок.

Вы можете добавить третий слой, который будет служить фоном. Вот пример, основанный на вашем коде:

class PrimaryButton: UIButton {

    let layer1 = CALayer(), layer2 = CALayer(), layer3 = CALayer()

    override func layoutSubviews() {
        super.layoutSubviews()
        layer1.backgroundColor = UIColor.blue.cgColor
        layer1.cornerRadius = 48 / 2
        [layer1, layer2, layer3].forEach {
            $0.masksToBounds = false
            $0.frame = layer.bounds
            layer.insertSublayer($0, at: 0)
        }
        layer2.applySketchShadow(color: UIColor.red, alpha: 0.5, x: 0, y: 15, blur: 35, spread: -10)
        layer3.applySketchShadow(color: UIColor.blue, alpha: 0.5, x: 0, y: 10, blur: 21, spread: -9)
    }
}

Обратите внимание, что я поместил большую часть кода внутрь layoutSubviews , потому что большинство ваших методов используют фактические границы кнопки.

Поделиться

GaétanZ    

21 марта 2019 в 17:49

2

Измените ваши вставки на:

    layer.insertSublayer(layer2, at: 1)
    layer.insertSublayer(layer3, at: 2)

Этого должно хватить.

Поделиться

cbiggin    

21 марта 2019 в 17:53

0

Другой способ-добавить двойные кнопки, не меняя свой класс.

    let button = PrimaryButton()
    button.frame = CGRect(x: 150, y: 200, width: 200, height: 48)
    button.backgroundColor = UIColor.clear
    view.addSubview(button)
    self.view = view
    let button1 = PrimaryButton()
    button1.frame = CGRect(x: 0, y: 0, width: 200, height: 48)
    button.addSubview(button1)
    button1.layer.sublayers?.forEach{$0.removeFromSuperlayer()}

Поделиться

E.Coms    

21 марта 2019 в 18:14

• Xamarin iOS UIView не имеет переопределения DrawLayer

  В настоящее время я перевожу приложение iOS в XCode / Swift на Xamarin iOS . В существующем коде swift есть пользовательский элемент управления, который наследуется от UIView и переопределяет функцию drawLayer . Однако, когда я пытаюсь переопределить один и тот же элемент в моем пользовательском…

• Специальные тени: Swift 2

  На изображении ниже у меня есть два типа теней. В swift я использовал эту функцию: func applyShadow(view: UIView){ view.layer.shadowColor = UIColor.blackColor().CGColor view.layer.shadowOffset = CGSizeMake(0, 1) view.layer.shadowOpacity = 0.5 view.layer.shadowRadius = 10.0 view.clipsToBounds =…

Похожие вопросы:

iOS строка состояния и UIView

Есть UIView, строка состояния, iOS 7 и iOS 6. С iOS 6 все хорошо: мой UIView (прозрачный, под меткой Tap to set destination) появляется прямо под строкой состояния. Вот такая картина: Проблема…

Swift iOS — обнаружить сенсорный перетащить введите UIView извне UIView

Как получить событие для прикосновения в любом месте экрана, которое перетаскивается и вводится в определенный UIView? Как я могу сделать это, простым способом, в Swift для iOS? Пример того, чего я…

iOS как создать UIView, который размывает содержимое под собой

У меня есть UIView , который частично покрывает некоторое содержимое, и я хотел бы применить эффект размытия точно так же, как центр уведомлений iOS. Я ищу способ применить размытие не на UIImage ,…

Несколько теней на одном виде iOS

Я хочу добавить к виду несколько теней с разной непрозрачностью. Технические характеристики теней следующие: Y-смещение 4 с радиусом размытия 1 Y-смещение 10 с радиусом размытия 10 Y-смещение 2 с…

iOS 9 Swift UIView не имеет члена

Я swift автоматическое создание макета. Это код overlayView.setTranslatesAutoresizingMaskIntoConstraints(false) Это было прекрасно сработано в iOS 8. Но в xcode 7 это не работает. Это дает ошибку…

Xamarin iOS UIView не имеет переопределения DrawLayer

В настоящее время я перевожу приложение iOS в XCode / Swift на Xamarin iOS . В существующем коде swift есть пользовательский элемент управления, который наследуется от UIView и переопределяет…

Специальные тени: Swift 2

На изображении ниже у меня есть два типа теней. В swift я использовал эту функцию: func applyShadow(view: UIView){ view.layer.shadowColor = UIColor.blackColor().CGColor view.layer.shadowOffset =…

iOS Swift 3-Очистка UIView

Я создаю приложение iOS, где у меня есть класс с именем DrawableCanvas, который расширяет UIView . Идея состоит в том, чтобы позволить пользователям рисовать на UIViews в раскадровке, которые…

Как применить разный радиус угла к разным углам UIView в iOS Swift?

Я хочу применить различное значение радиуса угла к разным углам UIView в iOS , используя swift . Это означает, что topLeft, topRight, bottomLeft, bottomRight угол UIView должен иметь разные corner…

iOS Swift UIView анимация возвращается к началу

Я совсем новичок в swift, и у меня есть небольшая проблема. Я искал в интернете уже несколько часов и не мог найти никакого решения, так что это моя последняя надежда! Я делаю небольшую игру, и там…

Темные круги под глазами: причины и лечение

Мы включаем продукты, которые, по нашему мнению, будут полезны нашим читателям. Если вы совершаете покупку по ссылкам на этой странице, мы можем получить небольшую комиссию. Вот наш процесс.

Люди часто думают, что темные круги возникают из-за усталости и недостатка сна. Хотя это может быть одной из причин, есть и другие причины темных кругов под глазами, например, аллергия или естественный процесс старения.

Темные круги под глазами могут выглядеть от фиолетовых или голубых до темно-коричневых или черных, в зависимости от цвета кожи.

Эти круги редко вызывают беспокойство, но люди могут захотеть уменьшить свой внешний вид из косметических соображений.

В некоторых случаях темные круги под глазами могут указывать на необходимость изменения образа жизни, например, улучшения режима сна или диеты.

Область под глазами может казаться темнее из-за сужения кровеносных сосудов, вызывающих гиперпигментацию, или из-за истончения кожи вокруг глаз.

Все причины темных кругов под глазами включают:

• недостаток сна или плохие привычки сна
• аллергии, включая сенную лихорадку
• гиперпигментацию, которая возникает, когда организм производит больше меланина
• снижение уровня жировой ткани вокруг глаза
• истончение кожи под глазами
• анемия из-за дефицита железа
• чрезмерное воздействие солнечных лучей
• частое трение глаз
• старение
• курение
• унаследованные гены
• заболевания щитовидной железы
• обезвоживание
• дерматит
• глазные капли лечение глаукомы, такое как биматопрост

Существуют некоторые факторы риска появления темных кругов под глазами, например:

Пожилой возраст : потеря жировой ткани и истончение кожи вокруг глаз являются частью процесса старения .Эти изменения могут сделать темные круги более выраженными у пожилых людей. Слезная впадина — это впадина под глазами, которая может вызывать темные круги и связана со старением.

Небелая этническая принадлежность : Темные круги чаще встречаются у людей с более темным оттенком кожи, и они больше влияют на цветных людей, чем на белых. Считается, что этот фактор риска связан с изменениями пигментации.

Генетика : Темные круги могут быть наследственными. Исследования показали, что если у кого-то есть темные круги под глазами, они также появляются у некоторых других членов семьи.

Поделиться на PinterestСодержащие антиоксиданты средства по уходу за кожей могут помочь уменьшить появление темных кругов.

Люди могут уменьшить появление темных кругов под глазами с помощью простых домашних средств.

Хотя некоторые из этих средств не имеют научных доказательств, их стоит попробовать, поскольку многие из них недорогие и не вызывают побочных эффектов.

Больше сна

Люди могут следить за тем, чтобы каждую ночь у них было достаточно качественного сна, чтобы уменьшить или предотвратить появление темных кругов.Если приподнять голову на дополнительных подушках, это поможет уменьшить темные круги и отек вокруг глаз.

Огурец

Прикладывание ломтиков огурца к глазам может успокоить усталые глаза и уменьшить отек. Высокое содержание воды и витамина С в огурце может помочь питать и увлажнять кожу. Огурец также содержит кремнезем, который необходим для здоровых тканей.

Холодный компресс

Холодный компресс на глаза может сузить кровеносные сосуды и уменьшить появление темных кругов.

Чай в пакетиках

Чай в пакетиках может помочь уменьшить темные круги и отечность под глазами. Кофеин обладает антиоксидантными свойствами и стимулирует кровообращение вокруг глаз.

Человек может сварить в воде два чайных пакетика перед тем, как дать им остыть, а затем приложить их к каждому глазу. Если положить кипяченый чай в пакетиках в холодильник, это может дать глазам охлаждающий эффект. Люди могут использовать черный, зеленый или травяной чай в пакетиках.

Процедуры для лица

Плохое кровообращение вокруг глаз может вызвать появление темных кругов.Легкий массаж вокруг глаз во время ухода за лицом может улучшить кровообращение.

Антиоксидантные средства по уходу за кожей

Кремы для лица и средства для ухода за кожей под глазами, содержащие антиоксиданты, могут помочь уменьшить появление темных кругов. Витамины E и C — антиоксиданты, которые могут помочь при лечении темных кругов.

Макияж

Хотя макияж не изменяет темные круги под глазами, люди могут использовать консилер под глазами в косметических целях.

Если домашние средства не избавляют от темных кругов под глазами, человек может обратиться к своему врачу или дерматологу за консультацией по поводу лечения.

Варианты лечения включают:

Кремы для местного применения

Отбеливающие кремы могут помочь уменьшить гиперпигментацию. Они могут включать:

• гидрохинон
• третиноин
• комбинацию обоих

Людям, возможно, потребуется использовать гидрохинон в течение как минимум 3 месяцев, чтобы увидеть эффект.

Койевая кислота

В отдельных сообщениях говорится, что койевая кислота эффективна при лечении темных кругов под глазами. Койевая кислота — это натуральный продукт, который получают из двух видов грибов. Однако важно знать, что побочные эффекты койевой кислоты могут включать контактный дерматит и покраснение кожи.

Азелаиновая кислота

Люди могут использовать азелаиновую кислоту для лечения гиперпигментации под глазами, и ее можно безопасно использовать в течение длительного времени.

Витамин C для местного применения

В исследовании изучалось влияние лосьона с 10% витамина C на лечение темных кругов под глазами в течение 6 месяцев.Лосьон эффективно осветлял темноту под глазами.

Химический пилинг

Химический пилинг с использованием альфа-гидроксикислот, таких как гликолевая кислота, может помочь уменьшить гиперпигментацию под глазами.

Для лучшего эффекта люди могут также использовать химический пилинг в сочетании с кремами для местного применения.

Лазеры

Лазерная терапия может быть эффективным средством лечения темных кругов. Менее инвазивные лазерные процедуры, такие как импульсные лазеры на красителях или диодные лазеры, могут снизить риск образования рубцов или других потенциальных побочных эффектов.

Наполнители

Если истончение кожи или потеря жировой ткани вызывает появление темных кругов под глазами, возможно использование филлеров. Люди могут делать инъекции богатой тромбоцитами плазмы или геля гиалуроновой кислоты в область под глазами.

Хирургия

Тип хирургического вмешательства, называемый блефаропластикой, позволяет избавиться от темных кругов, образовавшихся из-за отложений жира или лишней кожи вокруг глаз.

Область под глазами очень деликатная, и люди всегда должны обсуждать возможные побочные эффекты.Они также должны убедиться, что только сертифицированный дерматолог проводит любые медицинские процедуры в этой области.

Если люди принимают определенные лекарства, такие как биматопрост от глаукомы, темные круги исчезнут после того, как они перестанут принимать лекарство.

Поделиться на Pinterest Ношение солнцезащитных очков с защитой от ультрафиолета может помочь предотвратить образование темных кругов под глазами.

Люди могут помочь предотвратить появление темных кругов, устраняя факторы образа жизни.

• Высыпание и снижение стресса : исследователи обнаружили, что стресс усиливает появление темных кругов, в то время как отдых и здоровый образ жизни уменьшают обесцвечивание.
• Защита глаз от солнца : Ношение солнцезащитных очков с защитой от ультрафиолетового излучения, которые закрывают глаза, и нанесение солнцезащитного крема вокруг глаз может помочь предотвратить или уменьшить темные круги.
• Отказ от курения и снижение потребления алкоголя : Курение и чрезмерное употребление алкоголя могут ускорить процесс старения организма и увеличить риск появления темных кругов.

Темные круги могут возникнуть у любого человека любого возраста и национальности по разным причинам.Факторы генетики, старения и образа жизни играют определенную роль в развитии темных кругов. Люди также могут обнаружить, что аллергия, недостаток питательных веществ или сопутствующие заболевания могут вызывать темные круги.

Домашние средства помогают избавиться от темных кругов под глазами. Поддержание здорового образа жизни, качественный сон, сбалансированная диета и надлежащее увлажнение могут помочь предотвратить появление темных кругов.

Если люди обеспокоены появлением темных кругов, они могут обратиться к своему врачу или дерматологу за вариантами лечения и проверить наличие основных заболеваний.

МАГАЗИН СРЕДСТВ ДЛЯ ДОМА

Домашние средства, перечисленные в этой статье, доступны в Интернете:

Что делать для темных теней под глазами

Прием соли (которая содержит натрий) создает задержку воды во всем теле. тело. Если мы потребляем слишком много натрия, область вокруг глаз может стать опухшей и появиться темные круги. В умеренных количествах калий может помочь уменьшить отечность и темноту.

Но убедитесь, что в вашей системе не слишком много калия, так как это также может вызвать темные тени.

Люди годами рассказывают нам о преимуществах сбалансированного питания. Употребление продуктов, богатых питательными веществами, приводит к формированию здорового тела. Но знаете ли вы, что здоровая диета также может предотвратить появление темных теней и отечности вокруг глаз?

Здоровое питание — это то, чего многие из нас могут легко достичь. Просто убедитесь, что вы едите разнообразную диету, которая содержит все необходимые вам витамины и минералы.

B12 содержится в мясе, рыбе, птице, яйцах и молочных продуктах.Фасоль, семена тыквы, темно-зеленые листовые овощи, цельнозерновые и сухофрукты — все это отличные источники железа. Источники селена включают бразильские орехи и тунец, в то время как индейка, йогурт, молоко и помидоры содержат высокий уровень калия.

Поскольку многие из незаменимых витаминов содержатся в мясных продуктах, вегетарианцам и веганам может потребоваться принимать добавки.

Свежий воздух и физические упражнения могут сделать тело более здоровым. Выход на улицу определенно поможет с режимом сна, который поможет избавиться от мешков под глазами.Это также убережет вас от экрана компьютера!

Не забывайте заботиться о своих глазах, когда вы находитесь на улице. Если вы страдаете аллергией, не забудьте принять все необходимые лекарства. И носите солнцезащитные очки и солнцезащитный крем, чтобы защитить глаза. Слишком много солнца может привести к увеличению количества меланина (клеток, окрашивающих вашу кожу в коричневый цвет), создавая темные участки.

В глазном центре Нью-Джерси мы регулярно видим пациентов, которые жалуются на темные тени под глазами. Выявление причины может стать первым шагом к их полному устранению.Вам больше не нужно страдать. Запишитесь на прием или посетите одного из наших специалистов сегодня.

Как избавиться от темных кругов под глазами

Подробнее: 20 Лучшие кремы с ретинолом и сыворотки для достижения сияния молодости

Воспользуйтесь преимуществами льда

Чтобы уменьшить расширенные кровеносные сосуды, все холодное — твой друг. Для этого специалисты используют ледяные шары или криошарики, которые можно хранить в морозильной камере и катать по коже, чтобы избавиться от пухлости и ойксгената, осветляя темные круги под глазами — это также бодрящий способ начать день.Нам очень нравятся Ice Globes для лица Fraîcheur.

Фотограф Саулиус Бараса

Встряхните свой уход за кожей

Мир ухода за кожей полон различных лосьонов и зелий, которые помогают избавиться от темных кругов. «Ищите такие ингредиенты, как кофеин, гиалуроновая кислота, трипептиды и керамиды, удерживающие влагу», — говорит доктор Замани. Между тем, доктор Гросс является большим поклонником мощного витамина С в сочетании с гиалуроновой кислотой: «Витамин С помогает вырабатывать коллаген, поэтому между веной и кожей существует разделение, а гиалуроновая кислота наполняет кожу, уменьшая ее прозрачность.«Крем для кожи вокруг глаз C + Collagen Brighten & Firm от доктора Денниса Гросса и комплекс MZ Skin’s Soothe & Smooth Collagen Activating Eye Complex идеально подходят для этого.

Подделка с помощью макияжа

Чтобы удалить темные круги в одно мгновение, подумайте о небольшом трюке с макияжем. Ключ? «Все дело в цветокоррекции, — говорит Клэр Маллиди, старший визажист MAC Cosmetics. «Во-первых, обратите внимание на цвета, которые вы пытаетесь скрыть. Часто можно увидеть темные, синие / серые цвета, а это значит, что вам нужна теплота персикового консилера, чтобы нейтрализовать полутона.Если вы видите больше розовых / красных тонов, вам нужно нейтрализовать их консилером с более желтой основой », — советует она. А когда дело доходит до применения, стоит приложить немало усилий. «Использование тонкой завесы правильного тона имеет гораздо большее влияние, чем попытки полностью искоренить темные круги с большим количеством покрытия», — говорит Маллиди.

15 лучших праймеров, которые помогут вам улучшить вашу базу

Лиза Нивен-Филлипс, Ханна Коутс и Твигги Джаллох

Скрыть, не раскрывать

Если нейтрализующий консилер не совсем справляется со своей задачей, вы можете попробовать эту хитрую уловку со светом.«Тонкие светоотражающие продукты, такие как MAC Prep + Prime Highlighter Pen, могут помочь отразить свет из-под глаз и особенно хороши для внутреннего уголка глаза», — говорит Маллиди. «Только не забудьте нанести сверху легкую пудру, чтобы не переоценить область под глазами».

23 лучших консилера для любых проблем с кожей

Какие процедуры помогают избавиться от темных кругов?

Химический пилинг

Тем, у кого мешки под глазами являются результатом гиперпигментации, может помочь химический пилинг.«Химический пилинг часто используется для лечения различных проблем пигментации лица, включая меланодермию и пигментные пятна», — объясняет доктор Анджали Махто, дерматолог Skin 55. «Следует избегать глубокого пилинга в области глаз из-за риска образования рубцов и ухудшения состояния. пигментации, но курс легких пилингов может со временем в некоторой степени помочь ». Обычно используются пилинги с молочной, миндальной и гликолевой кислотами, и после обработки вы можете ожидать легкого шелушения кожи.

Лазерное лечение

«Лазеры, нацеленные на пигмент, такие как QS-Ruby, QS-Alexandrite и 1064 Nd: YAG, а также 1550 нм Fraxel можно использовать в области глаз, но поскольку глаз уязвим для лазерных повреждений, это Очень важно, чтобы лечение проводил опытный практик », — говорит Махто.Для обработки этой области требуется несколько курсов лечения.

Микронидлинг

Малоинвазивная кожная процедура, микронидлинг включает в себя маленькие иглы, делающие крошечные проколы в коже. Эти крошечные проколы заставляют клетки кожи переходить в режим восстановления, вызывая осветление темных кругов. «Это часто можно комбинировать с химическим пилингом, поскольку микронидлинг увеличивает проникновение и, следовательно, активность пилинга», — говорит Махто. «После процедуры появится покраснение и отек, которые исчезнут через несколько дней, так как кожа вокруг глаз тонкая.«Это не так болезненно, как кажется, а обезболивающий крем поможет свести к минимуму дискомфорт.

Наполнитель для слезных желобов

Если средства по уходу за кожей и макияж не помогают, существуют инъекции и другие инновационные методы лечения, которые помогают минимизировать появление темных кругов. Часто они вызваны потерей объема, когда глазничная кость становится более заметной и образует неглубокую слезную впадину. Для этого можно приобрести наполнитель. «Наполнитель для слезных желобов — это хорошо зарекомендовавший себя и популярный безоперационный метод лечения, помогающий улучшить внешний вид темных кругов на нижних веках», — говорит доктор Замани.«Слезные впадины обрабатываются инъекцией наполнителей гиалуроновой кислоты (таких как Restylane или Juvederm), чтобы снова увеличить объем и подтолкнуть кожу вверх и от кровеносных сосудов». Замани также рекомендует плазму, обогащенную тромбоцитами (PRP), еще один вид инъекционных препаратов, которые помогают уменьшить появление темных кругов.

Больше из британского Vogue:

13 настоящих женщин делятся своими лекарствами от кругов под глазами

Мы можем думать о многих вещах в жизни, которые более важны, чем борьба с кругами под глазами: наше здоровье, предстоящие выборы, стоит ли отказываться от молочных продуктов во имя хорошей кожи… этот список можно продолжить.Но любой, кто имеет дело с темными кругами, знает, насколько они раздражают и (важны или нет) насколько они могут повлиять на наше настроение и общий взгляд на жизнь. Как порезы из бумаги или пассивно-агрессивные сообщения вашей мамы о состоянии вашего банковского счета, круги под глазами относительно безвредны, но от этого не становится менее трудным иметь дело.

Здесь, в Byrdie, мы рассказали о нашем изрядном количестве средств для кожи вокруг глаз, в основном проверенных и рекомендованных нашими редакторами и ведущими дерматологами.Но почему бы не перевернуть сценарий и не пролить свет на лекарства, которыми клянутся настоящие женщины? Мы опросили женщин в нашем офисе и попросили — нет, умоляли — поделиться с ними проверенными средствами, и ответы стали хлыстом. Теперь мы не можем гарантировать научную обоснованность каждого из них, но вы можете быть уверены, что они работали хотя бы на одного человека. От аптечных жемчужин до кухонных хитростей (вы больше никогда не выбросите чай в пакетиках), продолжайте прокручивать список 13 настоящих одобренных женщинами средств для лечения кругов под глазами.

«Я клянусь кремом для век Cremorlab’s Shadow-Off Eye Cream. Мне жаль, что у меня не было фото до и после, но это действительно смягчает тени под моими глазами. Я думаю, чтобы заметить результаты, потребовалось некоторое время — наверное, около месяца ». — Монина

Cremorland T.E.N. Крем для глаз Cremor Shadow-Off

Cremorland
ДЕСЯТЬ. Крем для глаз Cremor Shadow-Off Eye Cream
40 долларов

Магазин

«Клянусь, отказ от молочных продуктов излечил меня от темных кругов. У меня они буквально всю жизнь, я был действительно астматиком с тяжелой аллергией, и отказ от молочных продуктов мне очень помог.»- Саша

«Я большая поклонница ежедневного осветляющего крема под глазами от Flower Beauty. Он оснащен охлаждающим роликом для удаления пух и сияния! После того, как я надел это, я наношу немного кремового бронзатора поверх, чтобы выровнять тон. Я также стараюсь как можно больше высыпаться и придерживаться действительно чистой диеты. Не уверен, что это поможет, но мне нравится думать, что это помогает ». — Дженна

Осветляющий крем под глазами Flower Beauty

Цветочная красота
Осветляющий крем под глазами
9 долларов США

Магазин

«Чтобы уменьшить отечность, я всегда храню холодную колу или пиво в холодильнике.Когда мне нужно, я прижимаю баллончик к глазам, чтобы уменьшить отек и осветлить область вокруг глаз. Я усвоил этот совет в колледже и использую его до сих пор ». — Кэти

«Я без ума от дуэта Onomie’s Eye Essentials Duo. Сначала вы можете заказать образцы, чтобы проверить цвета, чтобы выбрать наиболее подходящий для вас. Это удивительно . Консилер действительно хорош, а сияющая процедура для глаз закрепляет сделку ». — Стейси

Onomie Eye Essentials Duo

Эссенция для глаз

Onomie
Eye Essentials Duo
55 долларов США

Магазин

«Применяю два продукта.Сначала я наношу тонким слоем корректора цвета из своего набора Anastasia Contour Cream Kit, а затем поверх наношу консилер Make Up For Ever Ultra-HD. Вуаля, мои темные круги под глазами исчезли! Для более непонятного решения я замораживаю ложки. Когда они заморожены, я накрываю ими глаз, чтобы уменьшить воспаление и помочь с обесцвечиванием ». — Жаннет

Набор кремов для контура Anastasia Beverly Hills

Анастасия Беверли Хиллз
Набор кремов для контура
40 долларов

Магазин

Make Up For Ever Ultra-HD Самозакрывающийся консилер

Макияж навсегда
Самозастывающийся консилер Ultra-HD
28 долларов США

Магазин

«В раннем подростковом возрасте после того, как я стала вегетарианкой, был период, когда у меня были самые шокирующие темные круги под глазами.Я подумал, что просто устал, и пожал плечами. Но после того, как несколько человек указали мне на них, я понял, что мои темные круги были ненормальными. Позже я узнал, что частой причиной темных кругов под глазами является дефицит железа и витамина B12. Большинство людей получают эти два питательных вещества из мяса. Дефицит, как правило, вызывает плохое насыщение кислородом тканей в организме, что проявляется под тонкой кожей под глазами, где сосуды сгущаются и скапливаются. (Знаю, так мерзко.) В то время моя диета была очень скудной.Я был вегетарианцем, но большая часть моего рациона состояла из перерабатываемых продуктов в небольших количествах. Но с того года мои темные круги полностью исчезли. Я обязан этим просто тем, что ел достаточно богатой железом растительной пищи, что на самом деле довольно просто: шпинат, кешью, тофу, бобы, цельнозерновые продукты, даже темный шоколад. Я также принимаю добавку B12. Удивительно, как ваша диета может так повлиять на ваше лицо! » — Аманда

«В последнее время я добавляю капли куркумы в воду.Это антиоксидант и противовоспалительное средство, и это потрясающе. Кожа на моем лице еще никогда не выглядела так хорошо! Вы также можете втереть капли прямо в кожу и оставить ее в качестве маски на несколько минут — только будьте осторожны, потому что они могут испачкать все, на что попадет ». — Стефани

Жидкий экстракт корня куркумы Herb Pharm

Herb Pharm
Жидкий экстракт корня куркумы
13 долларов

Магазин

«Я завариваю чай (черный или зеленый), вынимаю использованный чайный пакетик, даю ему немного остыть, а затем складываю их пополам и поджимаю под глазами.Я думаю, что кофеин сжимает и осветляет! » — София

«Я использую эти малоизвестные маски под глазами от Amazon под названием Collagen Gel Pads To Go Spa, и я одержим ими!» — Эмили

Антивозрастные коллагеновые гелевые подушечки To Go Spa

Пойти в спа
Антивозрастные коллагеновые гелевые подушечки
11 долларов США

Магазин

«Это грубо, но факт: темные круги появляются, когда кровь собирается под глазами, что часто заметно, потому что кожа в этой области очень нежная.Таким образом, понятно, что одним из наиболее эффективных способов борьбы с этим является буквально утолщение этой кожи за счет увеличения выработки коллагена. Кремы и гели для глаз на самом деле мне не подходят (и оставляют меня склонным к образованию милиумов), так что я клянусь дерма-роллингом. Крошечные иголки не только наносят небольшие травмы коже, заставляя ее самовосстанавливаться (таким образом, повышая уровень коллагена), но также увеличивают абсорбцию любой сыворотки или продукта, которые я использую, до 90%. Я начал делать катание на дерме меньше года назад, а мои темные круги и мешки под глазами уже стали древней историей — то, что я никогда не мог себе представить.»- Виктория

«Клянусь сглаживающими и расслабляющими патчами Клоран. У меня самая чувствительная кожа, и они нежные, успокаивающие и творит чудеса с отечностью. Я надеваю их после долгой ночи или когда я не чувствую себя супер отдохнувшей, и они мгновенно наполняют мои глаза и осветляют их. Я ненавижу налипание консилера под глазами, поэтому это действительно важный шаг в моей повседневной жизни, если я хочу выглядеть бодрым и бодрым. »- Хиллари

Разглаживающие и расслабляющие патчи Klorane с успокаивающим василеком

Klorane
Разглаживающие и расслабляющие патчи с успокаивающим василеком
24 доллара США

Магазин

«Во время путешествия я летаю с маской для глаз на протяжении всего полета.Еще я сплю, слегка приподняв голову. Кто-то сказал мне однажды, что это помогает потоку кислорода. Мой дерматолог сказал мне, что у меня тонкая кожа под глазами, и единственный способ ее исправить — это наполнитель ». — Кортни

теней на снегу — слова без границ

Люльета Ллешанаку

Люльета Ллешанаку — одна из самых молодых поэтов Албании. Она родилась в Эльбасане в 1968 году и выросла под домашним арестом из-за того, что ее семья выступала против сталинской диктатуры Энвера Ходжи.Ей не разрешали посещать колледж или публиковать свои стихи до ослабления и окончательного краха коммунистического режима в начале 1990-х годов. Она принадлежит к первому поколению поэтов, которые вышли из культурной пустоши принудительного социалистического реализма в искусстве, заново изобретая албанскую поэзию почти полностью с нуля. Среди ее опубликованных книг: Глаза лунатика, 1992; Sunday Bells, 1994; Half-Cubism, 1996; и Antipastoral, 1999.

»Подробнее о Лульете Ллешанаку

Переведено
с албанского
от
Шпреса Катипи
а также
от
Генри Исраэль

Шпреса Катипи — профессор английского языка в Тиранском университете. Помимо многих стихов Лульеты Ллешанаку, она перевела и опубликовала рассказы, эссе и статьи для издательства Eurolindja в Албании и Фонда Сороса.

»Подробнее о Шпресе Катипи

Генри Исраэль — поэт и драматург, получил образование в писательской мастерской и на факультете театрального искусства Университета Айовы.Его книги включают сборник стихов New Messiahs (Four Way Books, 2002) и Fresco: The Selected Poetry of Luljeta Lleshanaku (New Directions, 2002), которые он редактировал и совместно переводил. Он получил стипендии от Национального фонда искусств, Канадского совета по делам искусств, Совета по делам искусств Онтарио и Совета по делам искусств Торонто, а также получил место жительства в колонии Макдауэлл. Его стихи и переводы публиковались во многих журналах, включая Grand Street, The Iowa Review, Quarterly West, Tin House, Fence, Verse, и других.В настоящее время он работает над вторым сборником стихов под предварительным названием Tristesse Derogate. Генри Исраэль также является основателем Saturnalia Books, небольшой прессы, посвященной поэзии и художественным книгам.

»Подробнее о Генри Израиле

Тени под Некетакой, побочный квест на острове Некета | Прохождение — Pillars Of Eternity 2 Deadfire Game Guide

Далее

Остров Некетака

Квесты

Оставшиеся побочные квесты в Некетаке

Назад

Остров Некетака

Квесты

Убежище верховного мага

Эта страница содержит пошаговое руководство для побочного квеста The Shadows Under Neketaka , который можно найти в Pillars of Eternity 2 Deadfire .Это один из самых сложных квестов фракции Хуана. Его можно разблокировать только после того, как вы добьетесь достаточного прогресса в основной сюжетной линии. Ваша цель — посетить Гильдию Создателей воды в городе Некетака . Во время этого квеста вам нужно будет победить несколько монстров, решить головоломку и встретить дракона (эта встреча может закончиться мирно или привести к драке).

Разблокировка квеста и достижение Гильдии водных шейперов

Небольшой квест, From the Wreckage , предшествует этому.Цель этого квеста — дать Queen Onekaza II ваш отчет о посещении острова Хасонго (это происходит во время основного квеста A Distant Light ). Королеву можно найти на крыше Дворца Каханга в Некетака (M25,8) . Она приказывает вам выяснить причину отсутствия контакта с Гильдией Создателей воды.

Гильдия водных шейперов находится в Перики-Оверлук район (M15,1) .Достигнув этого места, вы обнаружите многочисленные трупы Watershapers и Coral Nagas (они стоят за атакой на гильдию). Доберитесь до лестницы, ведущей к руинам гильдии (M33,4) . Ekenu можно найти здесь — поговорите с ним или спуститесь к руинам.

Исследование Гильдии Создателей воды

Каменная дверь (M33,5) может быть осмотрена немедленно. Вы можете определить, что двери открыть нелегко, даже если вы не используете Perception 15 .Отправляйтесь в Гробницу Перики (M33,6) и разберитесь с несколькими Коралловыми Нагами (не забудьте быстро уничтожить Тотемов , потому что они могут вызвать дополнительных врагов). Поговорите с тяжело раненным мастером гильдии Маиру в гробнице. Женщина умрет. После этого вы сможете поговорить с ее душой. Вы выучите слова, обозначающие «Преданность Перики». Вскоре вы столкнетесь с загадкой, связанной с этими словами.

Доберитесь до грота (M33,8) и победите еще больше врагов.Самый важный враг, которого нужно убить — один из нагов, Zihaa . Обыщите его труп и возьмите Жезл Глубинного Охотника .

Решение загадки, найденной в руинах гильдии

Вернитесь к каменной двери (M33,5) . Сохраните свой прогресс — скоро вам придется принять важное решение. Цель этого сценария взаимодействия — решить головоломку. Используйте недавно приобретенный Жезл и слова «Преданность Перики». На циферблате справа четыре символа:

[1] — Луна

[2] — Нгати

[3] — Руки

[4] — Дождь

Используйте диалоговые строки, чтобы повернуть циферблат (по часовой стрелке или против часовой стрелки) и нажимать символы с помощью параметров диалогового окна.После использования опции «Нажать циферблат» игра будет нажимать только тот символ, который в данный момент находится вверху (рисунок 1 показывает эту ситуацию — здесь мы нажали символ Луны).

Откройте дверь, нажав на символы в следующем порядке: Нгати , Луна , Дождь , Руки . Это открывает вход. Проход ведет к Тюрьме Скойриэлафы (M33,9) .

Дополнительное примечание — Жезл глубинного охотника — интересное оружие для волшебника, поэтому не забудьте положить его обратно в инвентарь, как только откроете дверь.Этот двуручный посох наносит 22-36 урона и имеет дополнительные эффекты: + 30% урона, +8 точности, +2 пробивания, -1 отклонения и + 5% времени восстановления в течение 45 секунд за удар.

Встреча с драконом и выбор концовки квеста

При входе в тюрьму начинается разговор с драконом по имени Scoyrielaphas . Разговор может проходить по-разному, и вы можете разблокировать одну из трех возможных концовок.

Killing Scoyrielaphas — это первая концовка.Очевидно, это очень сильный противник, которого можно рассматривать как босса. Попытайтесь собрать свою группу на уровне 12-13, прежде чем столкнетесь с этим драконом. Скойриелафа, как и любой другой дракон, может дышать огнем. Маленькие купола на арене могут защитить вас от этой атаки. Держите в себе более слабых членов группы и приказывайте более сильным и стойким персонажам атаковать дракона.

Скойриелафа невосприимчива к болезням Воды и Ловкости, Интеллекта и Решимости. Дракон также устойчив к недугам Мощи и Восприятия.Также Water Whips могут появиться во время боя. Спрячьтесь внутри куполов, чтобы защитить членов вашей группы от них (+20 к сопротивлению урону от воды) и сосредоточьтесь на атаке дракона.

Дракон сдается после того, как ослабел. Вы можете продолжить бой и убить его. Обыщите его труп ( редких материалов для крафта, ). Вернитесь к Queen Onekaza II . Она в ярости из-за того, что дракон мертв (вы также можете попытаться солгать ей). Это решение имеет огромное негативное влияние на ваши отношения с фракцией Хуана.Однако вы все равно сможете получить новый квест Fruitful Alliance .

Второй финал случается, когда вы решаете снова заключить Скойриэлафу в тюрьму . Вы можете обмануть дракона , сказав ему, что хотите освободить его. Затем вам нужно начать исследовать устройство, отвечающее за магические купола. Выберите строки диалога, которые позволят вам усилить заклинание заключения. Дракон атакует вашу группу после использования одного или двух из этих вариантов.Ослабьте его — дракон сдастся. После этого вы можете продолжить усиление заклинания. Благодаря этому вы навсегда заточите дракона в тюрьму.

Вернуться к Queen Onekaza II . Она очень довольна тем, как сложились события — это дает вам много положительных очков репутации Хуаны. Вы также разблокируете новый квест Fruitful Alliance .

Третья концовка — около , позволяющая Скойриэлафе освободить . Расскажите дракону о своих мирных намерениях и пообещайте ему, что вы освободите его (вы также можете прочитать его душу).Затем вам нужно подойти к каждому устройству, которое создает волшебные купола. Выберите вариант, позволяющий использовать Жезл Глубинного Охотника — это избавит от заклинания заключения, которое не дает Скойриэлафе уйти. Саботируйте все четыре устройства, чтобы освободить дракона.

Вернуться к Queen Onekaza II . Она в ярости, что дракон свободен. Это решение имеет огромное негативное влияние на ваши отношения с фракцией Хуана. Однако вы все равно сможете получить новый квест Fruitful Alliance .

Далее

Остров Некетака

Квесты

Оставшиеся побочные квесты в Некетаке

Назад

Остров Некетака

Квесты

Убежище верховного мага

Роль мини-альбома Скотта Рудина «What We Do In the Shadows» под пристальным вниманием — срок

Последствия обвинений в систематических злоупотреблениях в отношении Скотта Рудина распространились и на его текущие проекты.Ранее сегодня ведущий продюсер выступил с заявлением, в котором говорилось, что он «отказывается от моих фильмов и стриминговых проектов в дополнение к моей работе на Бродвее». (Он сделал аналогичное заявление о бродвейских шоу, которые он ставит на выходных.)

Тщательно сформулированное заявление Рудина исключило What We Do in the Shadows , поскольку это шоу проводится в сети FX, поддерживаемой рекламой.

Представителей ни у Рудина, ни у FX, ни у серийного продюсера FX Prods. ответили на запросы Deadline с просьбой прокомментировать постоянное участие Рудина в знаменитом комедийном сериале ужасов Джемейна Клемента и Тайки Вайтити.

Связанная история

«Дэйв»: FX устанавливает дату премьеры второго сезона; Кендалл Дженнер, Лил Нас X среди приглашенных звезд, которые должны появиться в комедии

В прошлом году Рудин был номинирован на премию «Эмми» за выдающийся комедийный сериал, что связано с большим вниманием, которое он имел на бывшую группу Fox Networks, в которую входила FX. Срок действия этого пакта истек.

Когда FX и FX Prods. в 2017 разорвал отношения с Louis C.K. После обвинений комика в сексуальных домогательствах компания расторгла его сделку с FX Prods.Кроме того, «он больше не будет выступать в качестве исполнительного продюсера и не будет получать компенсацию ни на одном из четырех шоу, которые мы продюсировали вместе с ним — Better Things , Baskets , One Mississippi и The Cops», — сказал FX на время.

Нравится C.K. Тогда Рудин извинился за свое поведение.

«Я делаю это, чтобы найти время, чтобы поработать над личными проблемами, которые у меня давно должны были быть», — сказал он сегодня. «Я глубоко сожалею о боли, причиненной моим поведением, и я делаю этот шаг с обязательством расти и меняться.”

Среди будущих стриминговых проектов Рудина — Netflix The Woman in the Window . И вскоре после того, как Рудин выступил с заявлением, Deadline сообщил, что Рудин покидает пять кинопроектов A24 Film: The Humans; Трагедия Макбета ; красный, белый и вода; Везде сразу и мужчин.

FX продлил What We Do in the Shadows на третий сезон в мае прошлого года. Второй сезон сериала в среднем собрал 3,2 миллиона зрителей на линейных и цифровых платформах, включая FX на Hulu, в течение первых шести эпизодов, что на 25% больше по сравнению сСезон 1. Второй сезон шоу также получил восемь номинаций на Эмми, в том числе за выдающийся комедийный сериал.